Владимир Кашин - Чужое оружие. По ту сторону добра. Следы на воде

И все же будто черная гадюка обвила ее и без того встревоженную душу. Шепнула матери, что немного отстанет; в ответ на испуганный взгляд поклялась, что не сбежит, немного побудет сзади, а потом снова догонит ее.

Незаметно от охранников начала отставать. Андрея нигде не было. Мать его, Надежда Павловна, ехала на телеге одинокая — на голове черный платок — в своей скорби. Куда и девался ветер, который до сих пор пронизывал Катрусю! Трясло уже от жара, что палил все тело. И тогда впервые поняла: какой бы ни был отец Андрея, сын за отца не отвечает. Это был ее Андрей, ее Андрейка, единственный на всем свете…

Люди шли и шли, гонимые в неизвестность; покачивались на слабых ногах деды и бабуси, тихо шагали дети, забыв о шалостях. Навстречу гремели машины с немецкими солдатами, и криничане свернули на грунтовую дорогу.

Мать смогла подойти к ней только во время короткого привала. Она еле ответила на ее вопросы, есть не захотела. Мать, наверное, догадалась о ее беде и не настаивала. Сказала: «Ты бы поплакала, Катя». Она вскинула на нее гневные глаза: «Чего бы это я плакала?!» На том разговор и закончился, потому что немцы и полицаи уже приказывали строиться.

И снова узкая торная дорога. Где-то сбоку грохочут немецкие машины, танки, пушки. Ей казалось, что вся эта страшная сила движется на их Криницы, от которых теперь ничего не останется, точно так же как и от ее Андрея.

Было холодно, сыро и ветрено; медленно тянулись в безысходность люди. Конвоиры все время подгоняли их — к ночи должны быть в городе.

Еще до наступления сумерек куда-то исчезла мать Андрея. Сколько она ни искала ее глазами, нигде не увидела. Удивлялась, куда же она делась? Может, убежала, когда шли рядом с лесом? Но почему же тогда немцы не заметили и не стреляли? Да и муж ее, отец Андрея, здесь. Странно…

Когда начало смеркаться, внезапно раздалось несколько коротких автоматных очередей. В фиолетовых осенних сумерках на фоне угасающего неба она увидела, как за сараи, что стояли у дороги, шмыгнул человек. Кто именно, не разобрала, но в руках у него, показалось, был карабин. Двое солдат погнались за ним. Где-то недалеко вспыхнула стрельба. Вскоре солдаты вернулись к колонне.

Только позже она узнала, что это убегал и стрелял Воловик и что немцы убили его. Ее это удивило. Ведь он полицай…

Один солдат был ранен, его положили на телегу, и немцы совсем обезумели.

Поздно вечером добрались до города. Их загнали в длинный холодный барак около железнодорожной станции. Люди не спали. Дети, забывшись в тревожном сне, то и дело просыпались, плакали и кричали. Мать обнимала Катрусю, грела своим телом. Она прицепила себе на грудь лоскуток черной материи, но мать сделала вид, будто не замечает этого. Да и мысли ее были заняты совсем другим. Кто-кто, а полицай знал, куда людей гонят и что их ждет. И если уж он решился бежать, то добра не жди.

А она думала об Андрее. Ругала себя за напускное безразличие и холодность к нему. Сердце кровью обливалось, когда вспоминала, как отворачивалась при встрече, как пряталась в хате, заметив, что он из своего двора следит за ней…

Целую ночь тревога не покидала людей. Прислушивались к малейшему шороху за дощатыми стенами барака. Гудки паровозов, гул моторов, шаги часовых… Утром огромные двери раздвинулись, вошли немцы.

Всех быстро разделили на две группы: девушек и юношей — в одну, стариков и детей — в другую. Один из немцев сказал на ломаном русском языке, что молодых людей отправляют работать в Германию.

Мать бросилась к ней, чтобы вытащить из толпы невольников, но ее грубо обругали и оттолкнули. Среди шума, плача, который поднялся, она кричала матери что-то успокоительное, просила беречь себя, обещала вернуться. Если бы не смерть Андрея, если бы не этот неожиданный удар, может, она и не приняла бы так покорно свою судьбу. И вдруг подумала: а что теперь немцы сделают со старыми людьми? Стало страшно за мать, выбежала к ней, обняла, начала целовать.

Солдат оторвал ее от матери, схватил за плечо, толкнул назад, в небольшую колонну, которая уже двигалась к выходу. В дверях еще раз оглянулась.

Больше матери она никогда не видела…

Миссис Томсон сняла телефонную трубку и еще раз посмотрела на уголок газеты, где были записаны цифры. Они показались ей огромными и нечеткими. Неожиданно для себя почувствовала, что не может попасть пальцем в отверстие телефонного диска и что трубка дрожит в руке. Положила ее назад на рычаг — пусть руки успокоятся. Протяжный звук зуммера оборвался.