Саймон Гандольфи - Золотая паутина

Уложив в бухту кабель магнитометра, Трент тихо покачивался в резиновой лодке. От дневной жары на горизонте осталась легкая дымка влажных испарений, но небо над головой было ясное, и Трент видел темные пятна на почти полной луне. Из пролива, разделяющего Северный и Южный Андрос, пахнуло влажным ветром. Теперь, наконец, когда он начал осуществлять задуманное, в голове появилась привычная ясность. Так бывало и прежде – сначала он концентрировал свое внимание на фактах, а уж потом постепенно раскручивал цепь вопросов, и лишь затем складывалось общее представление. Глядя в сторону побережья, Трент представил себе, как будет разыгрываться эта операция.

Будучи офицером кубинского военно-морского флота, Родди де Санчес, вероятно, проявлял некоторую нелояльность: каждый день по утрам, перед завтраком, он проделывал комплекс гимнастических упражнений военно-воздушных сил США. А в уикэнд разминался бегом. Будильник, стоявший возле кровати, показывал 7.06 утра. В тот момент, когда Родди делал наклон, касаясь ладонями пола, его позвали к телефону. Пока он надевал халат и сбегал вниз по лестнице к параллельному аппарату, стоявшему в переднем холле – а это заняло несколько минут, – связь прервалась, или же тот, кто звонил, повесил трубку.

Родди прошел на кухню, налил кофе, сел за стол и стал наблюдать, как мать замешивает тесто. С тех пор как Родди помнил себя, она всегда сама пекла хлеб, говоря, что это полезно для здоровья. Еще она любила штопать носки. Всю остальную домашнюю работу – стирку, глажку, стряпню – она оставляла служанке и своей кузине, которая постоянно жила у них в доме после того, как ее бросил муж. Мать Родди была маленькой изящной женщиной. Потрясения и невзгоды последних лет лишили ее той мягкой женственности, которая угадывалась на ее старых фотографиях.

Телефон вновь зазвонил в 7.15, а затем в 7.25 – и каждый раз раздавалось всего несколько звонков, так что Родди даже при всем желании не смог бы успеть взять трубку. На самом деле интервалы между звонками содержали информацию, а именно: англичанин – Трент – согласился на фрахтовку своей яхты. Когда это повторилось снова, Родди позвонил на телефонную станцию и попросил проверить, исправен ли телефон. Мать, оторвавшись от теста, взглянула на него и подождала конца разговора.

– Родди, – мягко обратилась она, – ради Бога, будь осторожнее. – Протянув к нему руки, она вдруг вспомнила, что они в муке, и на какое-то мгновение замерла в нерешительности.

– Все в порядке, мама, – успокоил ее Родди. – Ничего страшного. Правда, я тебе обещаю.

Детство и юность матушки Родди совпали с гражданской войной. Сколько неисполнившихся надежд, а еще больше невыполненных обещаний накопилось за всю ее жизнь! И этот груз тяготил ее. Она перебирала их в памяти, как другие женщины ее возраста перебирают воспоминания о былых любовниках. А ее память сохранила лишь воспоминания о любовницах мужа, с которыми он проводил время, оставаясь на ночные дежурства в штабе. Она вздохнула и вернулась к своему тесту, а Родди пошел наверх принять душ и переодеться.

Он позавтракал йогуртом с овсяными хлопьями и выпил еще кружку кофе, сваренного из только что поджаренных зерен. Прежде чем выйти из дома, позвонил Эстобану Туру и назначил ему встречу на утро.

Отец Родди принадлежал к поколению, которое осуществило революцию на Кубе. Сверстники же Родди больше интересовались модными шмотками, современными танцевальными мелодиями, американскими долларами. Их смущал энтузиазм иностранцев континентальной Южной Америки, с помощью которых Третий отдел разведывательной службы Кубы организовывал там восстания. Родди поставил свою машину в некотором отдалении от портового района, где в полуразвалившемся здании обосновалось Управление. В здании было много дверей, что позволяло посетителям выходить и входить с людных улиц незамеченными.

Плохо освещенный кабинет Эстобана на первом этаже с застоявшимся запахом табака и пота напоминал казарму. Хотя это была большая комната – больше тридцати шести метров, – из мебели здесь стояли только дюжина директорских кресел с залатанными сиденьями да крытый фанерой стол для совещаний. Крышка стола была испорчена пятнами от кофейных чашек и следами погашенных об стол сигарет. Сам Эстобан – небритый, в потрепанном коричневом костюме из полиэстра – выглядел столь же неопрятно.

– Ну, с чем пожаловал? – спросил он, указывая Родди на стул, и, откинувшись назад, уставился на него.