Илья Бушмин - Ничейная земля – 2. Погружение в Яму

«Феномен тяги человека к убийствам, в частности, к особенно жестоким или серийным убийствам, занимает человечество с древности. О серийных убийцах есть упоминания даже в сочинениях древнеримских историков. Например, Тит Ливий сообщал…».

– У меня к чаю конфеты есть, печенье, – бубнила мама. – О, у меня же рулет остался. Я сегодня ела, хороший, не пропал еще. Будешь рулет?

– Спасибо, мам, – кивнула Катя, листая брошюрку.

«Благодаря информации, накопленной в течение XX века во время расследований серийных убийств, криминалистам и судебным психиатрам удалось выделить ряд так называемых признаков убийц-серийников.

Властолюбие. Большинство преступников этой категории упиваются самой возможностью повелевать другими людьми. Их возбуждает понимание, что они властны решать судьбу людей, жить тем или умереть.

Детские переживания. Психиатры и криминалисты пришли к выводу, основываясь на проведенных исследованиях, что на формирование личности серийного убийцы часто влияет опыт, полученный ими в детстве. Речь идет, в частности, о случаях насилия. Как психического, так и физического. Отдельной категорией является сексуальное насилие, которыми подвергались многие серийные убийцы, и которые стали для них источником девиации».

– Наконец-то, – бормотала мама, вертясь вокруг плиты с горячим чайником. – Тебе давно уже пора семью создавать. А там, глядишь, и внуки будут. Дожить бы мне до внуков…

– Доживешь, – заверила Катя, – Не переживай, мам.

– Как же не переживай-то? Ты дочка моя. Вот станешь матерью, Катя, вот тогда сама многое поймешь. Поймешь…

«В основе поведения серийного убийцы лежат глубинные психологические факторы. Судебная психиатрия выделает четыре основных мотива, толкающих на убийства. 1) Манипуляция. 2) Контроль. 3) Доминирования. 4) Сексуальная страсть или агрессия. При этом наиболее общим и наиболее распространенным мотивом серийных убийц является именно секс».

– Вот, дочка, угощайся, – мама поставила перед Катей чашку горячего чая и заколдовала у холодильника, выуживая с полок свои угощения. – Конфеты, как ты любишь. Папа вчера купил целый килограмм. Шоколадные…

Катя вздрогнула, едва не выронив брошюрку из рук. С тревогой посмотрела на маму.

– Что?

– Ой, а хлеба-то, хлеба нет. Ну ничего. Папа вернется с работы, мы его в магазин и отправим.

К горлу подкатил комок. Отложив брошюру в сторону, Катя сказала:

– Мам. Папа умер десять лет назад.

Мама ее уже не слышала. Она принялась резать засохший бисквитный рулет, с потерянной улыбкой поглядывая на дочь и бормоча:

– Он до зарплаты у Ананьева тысячу рублей перехватил. Лишь бы зарплату не задержали, а то с чего отдавать? Ох, что делается-то, что делается… Куда катимся… А тут ведь еще и Валя просила обувь новую. Зимние сапоги ее совсем расклеились. И в ремонт ведь не отдашь, разваливаются на ходу… Ну ничего. Как-нибудь протянем. Живы будем, не помрем. Дочка, ты угощайся, угощайся! Как в школе-то дела?

Катя почувствовала, что сейчас расплачется. Она вскочила и обняла маму, прижав ее пахнущее характерным запахом старой плоти, но такое родное тело к груди и уткнувшись лицом в ее седые волосы.

– Все хорошо, мам. Все хорошо. У меня все хорошо.

Грузовик посигналил в тот самый момент, когда Катя уже была готова плюнуть на то, как это будет выглядеть, и пуститься бегом к жилым домам.

Она возвращалась со школы. Простенькое платьице, доставшееся ей, как обычно, от Вали, и тонкая вязаная кофточка, висящая на руке – ранним утром было достаточно прохладно, и мать заставила ее накинуть что-нибудь потеплее. К груди Катя прижимала пакет с тетрадями и ручками. Она добиралась домой обычным путем, через окаймленную сухими и корявыми деревьями лесопосадки гравийную дорогу. Все было, как обычно. С другой стороны – все было по-другому. Что-то неуловимое висело в воздухе, напевая с порывами горячего полуденного солнца о грядущих переменах. Катя чувствовала их всем сердцем, но не могла объяснить.

А все было просто.

В воздухе, пропитав его фибры, поселился страх.

Вот и сейчас Катя, бредя в родной поселок от затерявшейся далеко позади, среди хрущевок и заводских конструкций, школы, вдруг осознала, что она здесь совершенно одна. Ни впереди, ни позади не было никого. Катя непроизвольно увеличила скорость, перебирая своими жмущими уже пыльными школьными туфлями по плавно уходящей вниз гравийной дорожке. Ей было не по себе.