Лидия Луковцева - Кто в тереме? Провинциальный детектив

– Много времени прошло? Долго вы их кормили?

– Не знаю… – с удивлением воззрился ребенок на тетку, пытаясь сообразить. Людмила Петровна осознала, что вопрос дурацкий: счастливые часов не наблюдают.

– А кто-нибудь еще из ребят был в то время во дворе?

– Нет, только нас с Тёмкой выпустили. Грязно же. Мокро.

– А потом?

– Потом – ничего… Ну, потом еще тётя Дуня пробежала, как ненормальная. А потом вы пришли.

– А как бегают ненормальные?! Не так, как нормальные?

– Она бежит-бежит, потом остановится и руку к сердцу прижмёт – задыхается. И все бормочет. На диету ей пора.

О, боже! Она не только философ. Ей и проблемы диетологии не чужды. Если уж она и была ослицей, то ослицей крайне наблюдательной. И вообще, разносторонне развитой!

– Ну, спасибо, Катя!

– За что? – удивился ребенок.

И правда, особо вроде бы не за что…

Людмила Петровна домой почти бежала, в маршрутку не стала садиться. Эмоции переполняли ее. И выплеснуть их, поделиться пережитым сегодня было не с кем, ее задушевные подружки блистательно отсутствовали. Правда, Зайка на днях должна возвратиться из своего санатория, а Милка вернется только под Новый год.

Какой-то криминальной столицей становится Артюховск! Был Ростов-папа, была Одесса-мама, а Артюховск тогда кто? Их позднее дитя?

Попавшей в эпицентр, как она полагала, криминальных артюховских событий, Люде казалось, что на огромных российских просторах не сыскать другого такого места, где бы преступность так правила бал. Впрочем, Людмила Петровна немного лукавила: причастность к неординарным событиям приподнимает нас в собственных глазах. Даже к таким драматическим событиям, и даже косвенная причастность.

Дуня позвонила ближе к вечеру и попросила Люсю подежурить за нее сегодня, мама в тяжелом состоянии.

– Конечно, Дунечка! Сколько надо – столько и буду дежурить! Не думай об этом! Как мама?

– Плохо! – осипшим от рыданий голосом сказала Дуня.

– Она в хирургии?

– В неврологии. У нее инсульт. Правую сторону парализовало.

– А… порезы?

– Порезы мелкие, их даже зашивать не стали. Хирург сказал, ее, скорее всего, пугали. Просто тыкали перочинным ножичком. На фоне испуга и стресса – инсульт.

– Она в сознании?

– Да, но говорить не может. Пытается что-то сказать, напрягается, мучится, а я плачу – «мамочка, я не понимаю тебя!». Единственное, что, по-моему, разобрала по губам – «Юля». Представляешь, она даже в таком состоянии о Юльке думает! Всегда повторяла: «Душа за Юленьку болит. Что за характер, захочет – в ложке утопит, захочет – из моря вытащит! Ох, и наплачешься ты с ней!». А когда я угадала – «ты про Юлю говоришь?» – она так облегченно вздохнула и глаза закрыла. Вроде бы уснула. А меня на ночь хотят выпроводить. Говорят – больных полно, в коридорах лежат, что вы тут будете сидеть. Завтра приходите. Если не уговорю, с утра пораньше – к ней.

И зарыдала в голос:

– Мамочка моя! За что нам такое несчастье?!

– Дуня, Дунечка, успокойся! Пожалей себя, тебе силы сейчас нужны. Бог даст, обойдется!

Не обошлось. Утром, когда Дуня примчалась в больницу, мама была без сознания и, не приходя в себя, умерла у нее на руках. Дуня кляла себя, что послушала врачей, не добилась, чтобы ей разрешили остаться на ночь. Кляла себя за то, что в свое время не настояла, чтобы мама прекратила свой бизнес. Клясть себя она будет теперь всю оставшуюся жизнь, подумала Люся.

Есть ли на свете хоть один нормальный человек, который, хороня близких, не испытывает чувства вины за их уход? Не почувствовал, не уследил, недопонял, не сумел… Не сказал в свое время нужных слов или, наоборот, наговорил лишних.

Боль со временем притупляется, но совсем от нее не избавиться. И чем дальше расстояние во времени со дня их ухода, тем светлее воспоминания. Очищаясь от земной шелухи, наши усопшие превращаются в чистые, безгрешные образы.

А потом приходит твой черед – уходить и передавать свою вину следующим за тобой. Не отсюда ли стремление воздвигнуть на могиле помпезный памятник, устлать холмик коврами из бумажных цветов? Избыть чувство вины хоть таким способом, когда приходит покаяние.

И у каждого своя, персональная неизбывная вина.

Вечером Люся позвонила Бурлакову.

– Ну, как ваши успехи?

– Ничего интересного, – с сожалением ответила Людмила Петровна. Только то, что вы, наверно, и так знаете. Примерно пятеро молодых людей, в разноцветных куртках с капюшонами, вышли из подъезда. Капюшоны подняты – лиц не разглядеть. Вроде бы парни. Там у них на пятом этаже живет такой Вовка-инвалид, в квартире которого что-то вроде трактира…