Эллина Наумова: Охота на неприятности. (Полина и Измайлов)

– Хватит, – громко сказала я, чтобы услышать. – Пока не выдумала поводов убийства Сереброва для самой себя, иди, готовь Вику ужин. Музыку послушай. Отрешись.

Я и не представляла, насколько устала думать о мерзком преступлении. Мигом выскочила из кресла, будто наказание покоем кончилось. Настроение вскипело радостью. И я понеслась на второй этаж к Измайлову, счастливо бормоча: «Сейчас я ему что-нибудь эдакое, с миндалем»…

А могла бы и с трюфелями, и фламбэ. Полковник не заметил бы. Он был непроницаем, как водопад. Ведь знаешь, что за частыми струями и обильными брызгами – скала. И почему-то все равно силишься разглядеть.

– Вик, милый, – не выдержала я, – ну, прости за паспорт, диплом, регистрацию. Будешь перевоспитывать?

– Нет. Чертовски хочется верить, что ты поняла, в какие неприятности меня втянула?

– Конечно! Только об этом и думала все время, пока ждала тебя! – воскликнула я, совершенно искренне полагая, что так оно и было.

Вовсе необязательно безостановочно себя ругать. Если совесть есть, она мается в автономном режиме, когда голова занята другим. И неожиданно выдает результат маяты – «прости» и нервная дрожь пальцев, которую я с удивлением сначала увидела, потом ощутила, берясь за чашку. Вик тоже не упустил из виду проявление моего подсознательного самобичевания и усмехнулся:

– Надеюсь, ты придумала, как я должен вытащить тебя из этого дела?

– Да напишите в протоколе, что о трупе вам сообщил какой-нибудь аноним. Или осведомитель. А еще лучше, что Юрьев снял у Ивана квартиру и обнаружил на балконе кое-что. Это же формальность.

Последнее я брякнула напрасно. Вик недовольно посмотрел на меня и снова замкнулся.

– Мне не дождаться твоего прощения, милый? Тогда спокойной ночи. Юрьев с Балковым в засаде, надо полагать? А под балконом кого-нибудь поставили? Второй этаж, остекления нет, охотники за трупами могут попробовать забраться с земли. Потому что если Вера Сергеевна уже заперлась на цепочку, не побеспокоив ее, дверь тамбура не откроешь.

Измайлов сжимал и разжимал кулаки, кусал губы и вдруг расхохотался.

– Вик, ты чего? – тихо спросила я.

Полковник еще с полминуты предавался очищающему душу занятию, а потом весело бросил:

– Потрясающе! Неисправима в принципе. Неспособна на раскаяние и покаяние совершенно.

– Положим, раскаяние выражается покаянием. Покаяние – извинениями. Ты знаешь еще какие-то способы?

– Угу. После извинений надо вести себя соответственно. В данной ситуации ни слова больше не произносить об убийстве. Я уж было решил – выдержишь и молча удалишься. Ладно, детка, тебе сегодня досталось. Испугалась порядком. Расслабься, ребята взяли двух красавцев, после того, как те убедились в том, что труп в коробке, и начали заклеивать ее скотчем. Вошли спокойно под вечер, двери тамбура и квартиры открыли дубликатами ключей. Вынос тела занял бы не более трех-четырех минут.

– Ой, Вик, поздравляю! Но это очень, очень странно.

– Что именно?

– Приход за трупом. Ты гений, я не льщу. Как ты догадался? Вопреки логике.

– Чьей? – упрямо не терял обретенного дружелюбия полковник.

– Чьей угодно, милый. Я, например, пришла к выводу, что труп оставили в квартире специально.

– Зачем?

– Чтобы вас с толку сбить.

– Ты еще маленькая. А взрослые дяди, способные на убийство, понимают, что если вынести ночью труп, разумеется, без упаковки из квартиры в подъезд или запихнуть в лифт, то шансов раскрыть преступление у нас заметно поубавится.

«Будто сейчас их у вас не меряно», – подумала я, но рта не раскрыла. Вик мог говорить правду. Мог стараться меня запутать. Какое это имело значение? Передо мной на кухонном табурете восседал утомленный гордый победитель. Сказал, явятся голубчики в ближайшие часы, и те явились. Я не устояла и разделила с ним успех без колебаний.

С утра зарядил дождь. Он был какой-то робкий – прольется и уступит солнцу, снова попробует и затаится в тучах. Но я с удовольствием пробежалась. И смиренно выслушала за завтраком признание Измайлова в том, что ему нужно в управление. Подумаешь, воскресенье наступило. У полковника ненормированный рабочий день, ненормированная жизнь. Спросила только:

– А квартиру опечатали? Можно мне туда съездить? Вдруг Иван позвонит.

– Поленька, очнись. Для тебя эта история закончилась. Занавес.

– Точно, Вик. Короли и шуты стирают грим, переодеваются и становятся неузнаваемыми. И влипают в другие истории, подчас не менее захватывающие, чем на сцене.