Мелани Раабе - Истина

Но вместо этого, не раскрывая, сложила все обратно в коробку и закрыла. Настоящее — только оно у меня есть, и оно останется со мной навсегда. Я спустилась с чердака, вошла в гостиную, села на диван. Мой взгляд упал на коллекцию пластинок, я опять поднялась, подошла к полке, долго искала желанную пластинку, достала ее из конверта, положила на проигрыватель, приобретенный Филиппом незадолго до исчезновения, — дескать, звук на грампластинке гораздо лучше, чем на диске, что мне показалось обыкновенной блажью. Я снова опустилась на диван, музыка набирала силу, это была песня Ника Кейва и «Bad Seeds» «Любишь ли ты меня».

И вдруг я вспомнила то самое длинное слово на «М», которое искала, и в то же мгновение меня осенило: вот какое слово произнес тогда чужак, в надежде, что я, наконец, его узнаю. Это было накануне, в гостиной. Не «Мани, лабил…».

Мамихлапинатапай.

Я вспомнила, что мы вкладывали в это слово и в чем хотели признаться, когда ситуация казалась уже абсолютно безнадежной: «Я все еще тебя люблю, любишь ли ты меня?»

Почувствовала, как стеснило грудь, но стерпела. Я дышала.

Я огляделась по сторонам и подумала о том, сколько же всего в этом доме мы с Филиппом пережили. Я думала о той тьме-тьмущей разногласий, через которые нам пришлось пройти. О ранах и подлостях, о любви, и пока я все это перебирала, Ник Кейв пел для меня. Мысли мои метались, а певец задавал вопрос всех вопросов, «любишь ли ты меня», я увидела перед собой лицо Филиппа и почувствовала, как сердце заныло от тоски.

Я поднялась, чтобы избавиться от нахлынувших воспоминаний, подошла к низкой полке, где стояли мои любимые книги, закрыла глаза, вытянула одну из них и взглянула на обложку.

Джонатан Сафран Фоер. «И все осветилось».

Я всегда помню о том, что сказала однажды моя мудрая бабушка: «Быть счастливым или не быть — решаешь ты сам». А вдруг, подумала я, с любовью точно так же. Вдруг любовь — это мое решение?

Во-первых, много лет назад на концерте «Radiohead» меня чуть не ударило молнией.

Во-вторых, я уже трижды участвовала в триатлоне.

В-третьих, я окончательно переболела Филиппом.

Одно из них ложь.

Я шагаю по улице, под старыми липами. Деревья спят, и от их снов исходит аромат влюбленных шмелей и давно прошедших лет. С каждым сделанным шагом я чувствую, как прибавляются силы. Сейчас ночь. Одно засыпает, другое пробуждается. Я пытаюсь представить, что в какой-то части мира сейчас солнечный день. Я представляла себе это уже тысячи раз, в самые темные ночные часы. Представляла, что где-то на земле в эту минуту светло. Где-то всегда светло.

Я знаю, что нужно делать. Знаю, куда идти. И если все сходится, то Филипп тоже будет там.

Ночной вид на Эльбу, открывающийся отсюда, за все прошедшие годы почти не изменился. Я бежала, а теперь, пытаясь выровнять дыхание, глядела на реку. В темноте она кажется громадной экзотической змеей. Вода черная, как нефть, и лишь там, где ее поверхность отражает свет, виднеются размытые желтые пятна. Никого здесь нет, кроме меня. Я стою на нашем месте. Вот тут это было. Именно тут. Наше первое настоящее свидание. И предложение руки — годы спустя.

Первое свидание я и вспоминаю. Ночь много лет назад. Новолуние. Мне оно не нравилось. А Филипп считал, что новолуние — это супер. Так звезды видны лучше. Пикник на ночном пляже у Эльбы и пьяная Зара, которой показалась превосходной идея поплавать в реке. Филипп счел затею безумной, но Зару удержать не смог.

«Только не заходи далеко! Здесь сильное течение».

«Да что ты, я только ноги намочить!»

Вот течение я и помню, и свои замедленные реакции. Но лишь когда я перестала чувствовать дно под ногами, ушла под воду и снова вынырнула, отфыркиваясь, меня охватила паника. В холодной воде я немедленно протрезвела, но было поздно. Я чувствовала, как меня куда-то затягивает, а я не хочу, чтоб меня затягивало, хочу вырваться отсюда, из этого водоворота, хочу на берег, но уже поздно. И попала я не в какую-то быстрину, нет. Это было настоящее глубинное течение, смертельное течение, медленно и терпеливо уносившее меня от жизни. Страх. Тишина.

И тут он вынырнул. Сначала звал откуда-то издалека. Испуганно, раздраженно. А потом каким-то образом оказался рядом. Схватил меня сзади. Тянул и дергал. Барахтался и пыхтел. Мы вместе вступили в борьбу с течением, по чуть-чуть, кряхтя и фыркая, и холодно было, уж так холодно, я чувствовала его руку, но до того устала, просто не могла больше, сама уже не знала — то ли бороться, то ли сдаться, но понимала, что утону не одна, а вместе с ним, и, сделав последнее, предельное усилие, почувствовала дно под ногами. Течение все так же подхватывало и затягивало меня, но я не сдавалась. Я боролась. До тех пор, пока вода не стала мельче, пока вода не перешла в берег, куда нам удалось выбраться и упасть. Дышали. Успокаивались. Лежали. Бледное лицо Филиппа в лунном свете, темные глаза, темные волосы. И ямочки на щеках. Филипп, который любил футбол и серфинг, что вызывало у меня восторг. Филипп, который любил старые фильмы про гангстеров, что вызывало у меня восторг. Филипп, который был вегетарианцем и любил слушать «Radiohead», а еще Леонарда Коэна, Ника Кейва и Тома Уэйтса, что также вызывало у меня абсолютный восторг.