Анатолий Музис - Я украл. Детектив

– А если по существу? – не дал уклониться Баев.

Околышев пожал плечами.

– Конечно, десять тысяч и золотые монеты настораживают. А остальное, обычное дело не заслуживающее внимания.

– Да? – сказал майор и поднял брови. – А по-моему, как раз «остальное» заслуживает большего внимания. Но ты прав, крупные суммы и золотые монеты настораживают. Тем более, есть директива Управления. Зашевелились валютчики. Необходимо усилить работу по профилактике.

– Что-нибудь серьезное? – полюбопытствовал Олег. Отеческий тон майора располагал к благодушию.

– Много будешь знать, плохо будешь спать, – неожиданно жестко, но в своей манере, сказал Баев. – Займись-ка лучше продавщицей. И золотые имей в виду и «остальное».

– Есть, заняться продавщицей! – Околышев поднялся.

– Подожди, – поморщился Баев. – С чего думаешь начать?

– Проверить надо: есть ли такая, как торгует?

– Верно! – Согласился майор. – И «писателя» проверь, может быть машинка зарегистрирована. В Торг зайди. Они там не группируют письма по нашим рубрикам, но… дорогу осилит идущий. Вечером доложишь.

Околышев вышел из кабинета начальника милиции, которого Баев замещал по случаю отпуска. Верхний этаж выглядел официально: пустынные коридоры, двери без табличек, только с номерами комнат, немногочисленные посетители молчаливо ожидающие приема у начальника паспортного стола. Не замечая их, он проследовал в противоположный конец коридораи вошел в канцелярию. Сегодня там дежурила Шурочка.

«Очень кстати»! – отметил Олег и подумал, что молодой женщине пошла бы военная форма, а милицейская – особенно!

Каждый раз, когда Олег видел Шурочку, он думал одно и то же. Но обратился Околышев к заведующей канцелярией Вере Никаноровне, женщине пожилой и строгой.

– Вот! – он протянул ей листки письма. – Майор направил на опознание по регистрации.

– Шурочка, возьми заявку. – Не поворачивая головы, сказала Вера Никаноровна.

Шурочка взглянула на Олега лучистыми глазами.

– Будет сделано, товарищ старший лейтенант, – она ответила официально, но в ее голосе звучали чисто женские интонации.

– Спасибо! – поблагодарил Олег и улыбнулся. Он знал, что Шурочка симпатизировала ему.

Но, когда за ним закрылась дверь, он не услышал, как Вера Никаноровна сказала:

– Что глазки строишь?! Он женат.

– И очень жаль! – ответила Шурочка.

– А как ты хочешь? Такой парень нигде не задержится.

Шурочке показалось, что Вера Никаноровна вздохнула. И было отчего. Ее мужу исполнилось примерно столько, сколько Олегу, когда он погиб при задержании опасного преступника.

А Околышев тем временем спустился на первый этаж. Здесь размещались Дежурная часть, Уголовный розыск, ОБХСС, другие службы. У двери сидел за стойкой милиционер.

На первом этаже всегда царила оживленная рабочая обстановка. Люди переговаривались и по делу, и на житейские темы, и про любовь. Вот и сейчас молодой с тонкими щегольскими усиками младший сержант Пилипенко показывал фотографии, на которых он был заснят во время службы в десантных войсках. С фотографий смотрел совсем молодой безусый Пилипенко.

Впрочем, главным на фотографии было не лицо, а берет, лихо сдвинутый набок, полосатая «зебра» тельняшки в вырезе ворота гимнастерки и автомат Калашникова на груди. На другой фотографии Пилипенко стоял в группе солдат, таких же как и он. Третья и четвертая фотографии демонстрировали как лихо он действует на учениях.

Пилипенко явно гордился службой в десантных войсках, но скромности ему еще явно не хватало.

Околышев всегда отчетливо ощущал рабочую атмосферу первого этажа, пункта неусыпного наблюдения за общественным порядком. Даже когда Околышев выходил из помещения милиции на задание или домой, он всегда чувствовал свою индивидуальную причастность к нему.

Чувство это было двояким. В милицейской форме, он ощущал себя волнорезом. Людской поток обтекал его. Люди уважительно сторонились, уступали дорогу. Никто не задевал его локтем или плечом, никто не наступал на ноги. Он шел вперед спокойно, уверенный в авторитете и неприкосновенности милицейского мундира.

А в штатском Олег чувствовал себя человеком-невидимкой. Он был как все. Ему дышали в лицо винным перегаром, толкали в троллейбусе и автобусе, наступали на ноги при сходе с эскалатора в метро. Он был для всех такой же как они, и в то же время оставался милиционером, который тайно, как в шапке-невидимке, наблюдает за окружающим миром.