Давид Павельев: Лишних людей убирают

Одним словом, мой новый знакомый был из тех, кого брутальные мужики вроде меня называют «ботаниками».

– Это было до развода или после? – перебил его я.

– До. Она ушла три года назад.

Тяжёлый случай. Через пять минут я начну удивляться, что она так долго его терпела.

– А чего ты на другую работу не устроился? – спросил я.

Этот вполне невинный вопрос привёл к взрыву.

– Ну вы что, меня не слышали всё это время? Это уникальный институт! Нигде больше мои знания не нужны. Я мог бы пойти в школу учителем, но у меня же нет специального образования, а получать его – это время и деньги. Как они могли так со мной поступить! И это за то, что я почти всю жизнь отдал ему, отдавал всё своё свободное время.

– Я не это имел в виду. Неужели молодой здоровый мужик не найдёт, чем заняться?

– Грузчиком, что ли?

– Хоть бы и грузчиком.

– Вы меня поражаете! Я всю жизнь занимался интеллектуальной работой, потому что имею к ней способности. Так почему же я должен заниматься трудом физическим? Вы думаете, что если работа не требует квалификации, ей может заниматься кто угодно. Но это в корне не верно. Этой работой должен заниматься тот, кто не может получить квалификацию.

– Значит, дураки?

– «Дурак» – это оскорбительное слово. Человека без способностей нужно не оскорблять, а научить принимать себя таким, каков он есть. Но в целом вы правильно сказали.

Теперь его потянуло на философию. Всех нас тянет на философию, когда нужно себя оправдать.

– К тому же, почему вы решили, что я здоров?

Дальнейшая дорога до его дома прошла за перечислением его болячек. Оказалось, что медицинский справочник он знает отнюдь не хуже, чем легенды о короле Артуре, а симптомы болезней он распознаёт даже лучше, чем гербы рыцарских династий. К врачам он, разумеется, ни разу не обращался, в виду сомнений в их компетентности и недоверия к системе здравоохранения в целом. Дальше он принялся поражать меня глубиной познаний в нетрадиционной медицине.

– Я внимательно изучил китайские методики иглоукалывания – ещё когда работал в институте, наткнулся на древние китайские манускрипты. Это, должен признаться вам, очень помогает мне справиться с бессонницей и головной болью. Если хотите, я могу подробно вам описать, в какие точки нужно колоть…

– Не стоит. Когда в тебя летят пули, иглоукалывание кажется бессмысленным.

Мы уже подъезжали к Ломоносовскому проспекту по Ленинскому, и я спросил его, в какую сторону поворачивать. Он удивился, потому что, увлечённый разговором – ему явно не часто удавалось с кем-нибудь поговорить – не заметил этого.

– Я живу в доме на самом углу, – сообщил он.

«Какое облегчение! – подумал я. Моего терпения не хватило бы на ещё один квартал.

– В общем, Пётр Николаевич, – произнёс он скорбным голосом, когда я остановился возле подъезда, – наверно, мне недолго осталось.

После этих слов я почувствовал к нему злость. По всем законам театрального искусства нечто действительно важное он оставил для финальной реплики. Но потом я вспомнил, что как собака не может не вилять хвостом, так и интеллигенты не могут не ходить вокруг да около. Да и дело, как я полагал, было не только в его стеснительности. Просто он сам для себя ещё не сформулировал причину своей тревоги, и она давила на него всей своей тяжестью, не осознанная и от того ещё более пугающая.

– С этого момента давай подробнее.

– Тогда, может, подниметесь? – просиял Белковский.

Мне пришлось согласиться, хоть я и потрачу на него ещё часа как минимум три.

– Это прекрасная, и, к сожалению, давно в наш век забытая традиция ходить друг к другу в гости, – щебетал он, пока мы поднимались по лестнице. – Только у меня нет ничего выпить…

– Ничего. Я не пью, – буркнул я. Белковский, насмотревшийся «улиц разбитых фонарей», считал, что все менты, особенно бывшие, сплошь алкоголики. К несчастью, это действительно так, а я скорее исключение.

– Правильно! Я тоже не пью. Терпеть не могу алкоголь.

– Потому от тебя жена ушла? – спросил я, а то он что-то стал слишком радостным.

Он не ответил и молчал до самой двери. Дверь была деревянная, выкрашенная масляной краской красно-коричневого цвета – в семидесятых годах самый шик, а сейчас более чем убого. Другие двери были не в пример этой – железные, обитые дорогим дерматином или же просто стальные такого вида, будто бы их из танка не пробьёшь. На многих вместо глазков висели камеры видеодомофонов. Короче, Белковский и здесь казался каким-то чужим и лишним.