Михаил Буканов - Царь Додон, он не долдон. Pulp fiction

Ты за какой Интернационал стоишь? Европейский, ежели, то пожалуйста. А негрух и китаёзок у нас нет!

Дыбенко: Я ведь тут вас всех барал, и ни разу не соврал, не подвёл, не пропустил, трахал, сколько было сил. Так что весь Интер и нал я в постел давно загнал! Как тебе стихи? Мне их Придворов сочинил. Он теперь под апсердонимой Демьян Бедный пишет. А я даже выучил. Хотел тебя удивить!

Коллонтай: Ты, давай, а то Лариска нас всех замучает. Злоебучая баба. Ты бы ей нашёл место, где она довольна бы оставалась!

Дыбенко: Я её к Коле Маркину пошлю. Комиссаром на военную Волжскую флотилию. Уж там-то морячки с голодухи досыть ей помогут. Перестанет мохнатка чесаться! Сотрётся, и мех повылазит. Как на той горжетке при езде на велосипеде!

В процессе беседы приближается к пологу кровати. Оттуда высовывается рука, хватает его за гульфик и втягивает за полог. Слышаться стоны, вскрики и прочие звуки.

Сука! Ты чего тянешь? Оторвёшь, дура! Вот это другое дело. Раз-два, раз-два. Поскакали!

Арманд: У тебя лак какой? Красный? Я возьму. Красит ногти. А люблю я вот так, ноготочками, да по голой жопе. Впечатляет. Только нельзя. У Володи баба бдительная. Прямо, в пенсне комиссар государственной безопасности во времена Французской революции. И обнюхает его, и осмотрит. Ревнивая, сучка! А уж крокодил, не приведи господи. Я тут с ней в бане была. Ужас. Страсти-мордасти. С ней ежели вопросы продления рода решать, то никакой водки не хватит. Не поднимется, даже именем революции! Смотрит себе под рубаху. Вот, гляди. У меня четверо детей, а грудь красивая. Живот доской. Нигде ничего не висит. Как говорят кухарки, всё в плепорцию. А у неё, а у неё! Не рожала ни разу, а тощие груди до пупа висят. Пузико кривое выпирает. Сзади ничего. Доска и два соска! Корокодил! Вот Володя до меня и ходит. А я что? Своего мужика имею? Соу! Ит из натинг, – как говорят североамериканцы. ****а не лужа – останется и для мужа! – это уже наши родные осины! Сермяжная правда. А Володька в постели забавник. После его кактуса! Я, вроде как, и от него понесла. Cлава Богу! Род продлили и побезумствовали. А ты как со своим дурачком?

Коллонтай: А чего? Как поэты говорят: Ты нарком, и я нарком, будь хоть круглым дураком, но, пока при власти, поживи во сласти! Он, по мужицкой сущности своей, считает себя главой всего, а я и не отказываю. Он глава, я шея. Куда шея повернётся, туда и глава смотрит. Равноправие при полном и обоюдном непротивлении сторон. Тем более, да ты и сама знаешь, в постели он бугай. А чего бедной девушке ещё надо? Статью мою помнишь про стакан воды? Вот именно! Перепихнулся, как воды выпил, а любовь и мораль это всё буржуазные штучки, призванные отвлекать массы от мировой революции! Нам отвлекаться некогда. Быстренько нужду половую справил, и бегом на баррикады. Вот так! Нарком! Ты там ещё живой? Вылезайте, к балтийской матери. Будем чай пить. У меня марципаны от Филиппова. Лариска! Отпусти мужика на покаяние, к малым детушкам. Высовывается всклокоченная голова Дыбенко.

Дыбенко: К каким детушкам?

Коллонтай: Ты половину Питера перетрахал. Неужто у тебя нету детушек? Технически, должны быть! Заинтересовался! Вылезай, кнур!

Рейхснер, выходит из-за ширмы, обнимая и ведя Дыбенко.

Ты, извини, подруга! Я тут ему немного надорвала причинное место. Пройдёт. А что я могу? Как в экстаз войду, ничего не соображаю. Одно слово – Валькирия. Или, ежели по-нашему, женщина -комиссар! Усаживает Дыбенко в кресло. Садится сама. Коллонтай накрывает на стол. Чайник, чашки, сахарница, сухарница с марципанами. Большая бутылка рома. Дыбенко наливает себе ром в чайную чашку и залпом выпивает. Ох! Хорош у тебя чаёк. Жуёт марципан. Вот буржуины. Чего только ни напридумывали. Гадость! Берёт и ест ещё один, ложится на диван, кладёт голову на колени Армандт и засыпает. Темнота.

Железнодорожный вокзал. Жуткое захолустье. Всюду спят матросы. В буфете сидит Дыбенко с группой моряков.

Дыбенко: Это мы где? В Поволжье. Ни хера себе. А как мы сюда попали? Кто в Питере? Ленин где?

Матрос: Погоди спрашивать. На, испей! Подносит Дыбенко глиняный глечик с самогоном. Тот пьёт. Рукой ищет закуску, находит воблу и занюхивает.

Другой матрос: Так что вот. Помнишь как ехали на отпор врагу под Псков и как немцы нас направили в обратном направлении? Дыбенко отрицательно мотает головой. А как ты приказал отступать и ехать за подкреплением помнишь? Реакция та же. На Питер дорога отрезана, машинист и маханул окружными путями, остановились здесь. Когда мост через Волгу переехали.