Наталья Александрова - Демон никогда не спит [litres]

Сознание начало путаться, перед глазами Вернера поплыли смутные картины прошлого — берлинский салон, лесная дорога в Северной Вестфалии… крик петуха…

Он вздрогнул и пришел в себя.

Крик петуха ему не послышался — он только что прозвучал еще раз, на самом деле где-то совсем рядом кричал самый настоящий петух. А там, где есть петух, есть человеческое жилье, еда, теплый дом, жизнь…

Раушенбах с трудом поднялся и пошел в ту сторону, откуда донесся петушиный крик.

Через несколько минут он вышел на лесную опушку и увидел жалкие, покосившиеся избы затерянной в лесу деревеньки. Деревеньки, которую чудом обошла война.

Возле крайней избы копошилась закутанная в тряпье старуха. Кажется, она колола дрова.

Раушенбах мучительно сглотнул и двинулся к деревне на слабых, подгибающихся ногах.

Старуха увидела его, распрямилась, поудобнее перехватила топор и смотрела на приближающегося мужчину пристально и настороженно.

— Ты кто? — спросила она, когда их разделяло всего несколько шагов.

— Есть… я хочу есть… — проговорил Раушенбах и понял, что его выдает акцент.

И действительно — в глазах женщины вспыхнула ненависть, рука с топором начала подниматься…

— Я латыш… — проговорил Вернер поспешно. — Немцы везли меня в Германию на принудительные работы, я сбежал из поезда и долго шел по лесу… я заблудился и очень хочу есть…

Он понимал, что его рассказ выглядит недостоверно, но ничего лучшего не придумал. Он надеялся на чудо.

И чудо произошло.

Рука с топором опустилась.

— Бери дрова, — проговорила женщина, поворачиваясь к избе.

Вернер подобрал охапку наколотых дров, пошел следом за хозяйкой.

Они поднялись по шаткому крыльцу, вошли в полутемные сени. Женщина прислонила топор к стене, обернулась к нему. Раушенбах с удивлением увидел, что она вовсе не старуха, может быть, немногим старше тридцати.

— Как тебя зовут, латыш? — спросила она странным, усталым голосом.

— Янис, — ответил Раушенбах после короткой паузы.

— Ваня, значит… — вздохнула женщина. — Как мужа моего звали… на него еще в сорок первом похоронка пришла, так и живу одна который год… Проходи в горницу, Ваня, я тебе чего-нибудь сготовлю. У меня, конечно, мало что осталось, но картошек несколько есть, и капустка квашеная…

Раушенбах поел. Хозяйка смотрела на него с грустью и умилением — ей давно уже не приходилось кормить мужчину. Сама она не ела. После еды его клонило в сон, хозяйка постелила ему на широкой скамье, и Вернер тут же провалился в черный омут без сновидений.

Проснулся он оттого, что почувствовал рядом горячее женское тело, услышал жаркий шепот.

— Ваня, — шептала хозяйка. — Ванечка! Который уж год я одна… обними меня, Ванечка!

На следующий день Вернер колол дрова, когда к забору подошла высокая худая старуха. Впрочем, теперь он не решался определять на глаз возраст местных женщин. Старуха поздоровалась, Раушенбах ответил глухо, неразборчиво. За спиной его беззвучно возникла Татьяна — так звали его хозяйку.

— Кто это у тебя, Тань? — спросила старуха.

— Это Вани моего родственник, латыш! — сообщила та поспешно.

— Ивана родственник? — с сомнением переспросила гостья. — Не слыхала, что у Ивана родня в Латвии…

— Много ты чего не слыхала! — отрезала Татьяна строго. — И болтаешь много. Ты, Степановна, поменьше болтай. А то ведь и нам есть что сказать — старик-то твой в полицаях служил…

Степановна фыркнула, развернулась и пошла прочь.

Старыгин увлеченно работал над ломбардской картиной, когда в дверь его мастерской постучали.

— Заходите! — откликнулся Дмитрий Алексеевич, отступая от картины и оглядывая ее с удовлетворением.

Дверь открылась, и в мастерскую вошел Несвицкий. Вид у него был жалкий и подавленный.

— Что случилось, Слава? — спросил Старыгин, убирая кисть в банку с растворителем. — У тебя такой вид, как будто начальство наехало…

— Хуже, — вздохнул Несвицкий. — Куницын умер. Даже не умер — вроде убили его…

— Куницын? Кто такой Куницын? — переспросил Дмитрий Алексеевич, удивленно моргая.

— Сергей Куницын, который мне принес тот самый кинжал… Представляешь, я ему звонил-звонил, у него никто не отвечает. Тогда я нашел его рабочий телефон. Он хоть в основном дома работает, но изредка ходит в присутствие, в Центральный архив. Так вот, позвонил я туда, спросил про Сергея — а там девушка чуть не плачет, говорит — разве вы не знаете, убили его…

— Да, грустная история! — вздохнул Старыгин. — А как, из-за чего — не сказали?