Валерий Гусев - Неуловимая коллекция

– И по полу, - хмыкнул я. - Как ты думаешь, что он скажет, когда проснется?

– Описается.

Мы еще похихикали и пошли пить чай. А после чая наступила пора решительных действий.

ПЕРЕКРЕСТНЫЙ ДОПРОС

Мы вернулись в «зубодробительный» кабинет. Карабас безмятежно спал, еще не зная, что пришел к нему час расплаты за многие черные дела. Сейчас он на собственной шкуре испытает то, чему подвергал других.

У нас не было никаких сомнений в правоте наших действий. Зло должно быть наказано. Справедливость должна восторжествовать.

Мы достали из шкафчика бабушкины белые халаты и надели их. Нацепили марлевые маски. И если я в этом халате смотрелся еще туда-сюда, то Алешка, утонувший в нем целиком, до самых пяток, да еще со страшными каминными щипцами в руках, выглядел жутковато. Как маленький ангел мести или дьявол, не знаю точно.

– Начнем, пожалуй, - сказал он сурово.

– Приступим, - кивнул я, открыл пузырек с нашатырем, намочил ватку и сунул ее под нос Карабасу.

Тот сморщился, чихнул, начал отворачивать свой нос, а потом открыл глаза. При виде нас они расширились и снова закрылись. Как форточка под ветром.

– Приснится же такое, - проворчал Карабас и опять чихнул. А я опять поднес к его носу ватку с нашатырем.

На этот раз Карабас глаза не закрывал. Долго молча смотрел на нас по очереди. И глаза его будто щелкали: туда-сюда, туда-сюда - как у кошки в бабушкиных ходиках.

– Что это? - выдавил он наконец из себя глупый вопрос.

– Сейчас узнаешь, - ответил я и раскрутил ногой зверскую бормашину. Она загудела, побежали по шкивам ремешки, завертелось в моей руке страшное победитовое сверло.

Лешка тоже не стоял без дела. Он поднял повыше свои клещи и звонко ими клацнул.

Но вот что делать, если Карабас пересилит свой страх и откажется отвечать? Не рвать же ему в самом деле зубы? Это ведь он бандит, а не мы…

С глазами Карабаса творилось что-то невероятное. Одним он косился на мой турбобур, другим - на Алешкины клещи.

– Откройте рот, больной, - деревянным голосом сказал я.

В ответ Карабас изо всех сил сжал свои губы и зубы. Но на это у меня был свой ответ. Я достал из кармана халата тугую бельевую прищепку и нацепил ее на Карабасов носище. Рот тут же открылся.

– Как считаете, коллега, - обратился я к Алешке, как профессор к ассистенту, - сначала просверлим, а потом подергаем, да?

«Коллега» не согласился, у него было свое мнение.

– Чур, я первый, - сказал он и засунул Карабасу в распахнутый рот свои страшные клещи.

Но Карабас, надо отдать ему должное, был деловым человеком. Он сразу все понял, вытолкнул клещи языком и спросил с готовностью:

– Что надо? - Получилось очень гнусаво из-за прищепки на носу.

Мы не стали ломаться и выпендриваться и требовать невозможного, например, чемодан долларов и самолет до Майами.

– Где оружие? - спросил я.

– В подвале. Забирайте все. Только уберите это. - И он показал одним глазом на клещи, другим на бур. - Или расстреляйте меня.

Интересно - чем? Сосновыми шишками? Или снежками?

– Надо проверить его показания, - сказал я.

– А как? - спросил Алешка. - Клещами?

– Сейчас спросим. - И опять обратился к Карабасу: - В доме охрана есть?

– Нет. Только домработница. Но она в подвал никого не пустит.

Алешка многозначительно пощелкал щипцами.

– Туда есть другой вход, - заторопился наш пленник, - из бани. Она не заперта.

– А дальше?

– В предбаннике поднимите коврик. Под ним люк. Спуститесь, там будет железная дверь с кодовым замком.

– Код?

– Мой год рождения.

Во самоуверенность какая! Будто весь мир должен знать, когда он родился! И я не удержался от подковырки:

– А, знаем, конечно. Одна тысяча восемьсот двенадцатый.

Но Карабасу было не до иронии.

– Вы что! Неужели я так плохо выгляжу? - Выглядел он и вправду не очень. Пожалуй, Алешка прав, как бы с ним конфуз не случился. - Шестидесятый год. - И уточнил: - Двадцатого века, конечно.

– Все, - сказал я. - Спать, больной. А мы проверим ваши показания. Если что соврали - будем лечить. По полной программе. Без наркоза.

Карабас покивал головой: да - он согласен, и покачал: нет - не соврал, и послушно закрыл глаза.

Вообще он мне стал противен. Этот человек держал в страхе многих людей, причиняя им боль, унижал, а когда сам попал в опасность, оказался тряпкой. Папа когда-то говорил, что самые жестокие люди - самые трусливые. Теперь я в этом убедился.

Я быстро собрался, проведал спящую бабушку, взял лыжи и помчался на разведку, оставив Алешку стеречь Карабаса.