Мария Спасская: Флейта гамельнского крысолова

— Говорю же вам, я закрылась в половине восьмого, как обычно. Что там Мишка болтает — понятия не имею. После закрытия не было у меня в павильоне никого.

Девочка доела булочку и достала другую. Глаза ее были устремлены на примерочные. Всего их было пять. Две примерочные, по краям, оказались заняты, в трех свободных раздвинуты занавески. Девочка смотрела на ту, что в центре. В этой примерочной зеркало было наклеено на слегка приоткрытую дверь, подпертую табуреткой.

— Ма-а-ам, — переставая жевать, крикнул ребенок, запихивая недоеденную булку обратно в пакет и слезая со стула, чтобы припуститься по павильону вскачь, жирными руками дергая за рукава и брючины.

— У? — не оборачиваясь, откликнулась блондинка.

— Если я не съела булочку до конца, ты же не подумаешь, что я ее не люблю? Я люблю, просто сейчас не хочу. Так что ты не ешь! — проносясь мимо матери, строго проорала девочка.

И вихрем понеслась в примерочную. Ту, что посередине. С дверкой, ведущей в зазеркалье. На пути ей встретился мужчина с ворохом рубашек, намеревавшийся занять заинтересовавшую дитятю кабинку, но малютка не оставила ему ни единого шанса, влетев туда первой и рванув на себя дверь.

Прижимая к груди рубашку французского летчика, я шагнула к примерочной и следом за озорницей сунула нос в темную прохладу двадцатиметрового подземелья. Здесь все оставалось, вероятно, так, как было сто лет назад, при постройке дома. Неоштукатуренные стены красного кирпича, кирпичные сводчатые потолки, бетонные полы. Правда, полы были завалены вполне современными манекенами и мешками с вещами — должно быть, новый подвоз товара. Один из таких мешков, неплотно набитый, заботливо покрывала простыня. На ней покоилась подушка, рядом валялось откинутое одеяло.

— М-аа! А чья здесь кроватка? — заголосила девочка. — Я тоже хочу в ней поспать! Чья? Ну скажи!

Сирин тоже заинтересовался кроваткой.

— Так чья? — холодно спросил он, подходя к подсобке и внимательно рассматривая импровизированную берлогу.

Нина вздрогнула, покраснела и побежала в подсобку.

— Пошла отсюда, поганка! — налетела она на маленькую непоседу.

Ухватила за плечо и выволокла из примерочной, затем с грохотом закрыла дверь, задвинув ее табуреткой. И принялась выговаривать матери:

— Что же вы за ребенком не смотрите? Позволяете на ушах ходить!

— А что моя девочка такого сделала? — встала на защиту дочери невозмутимая до сего момента блондинка. — Всего лишь заглянула в открытую дверь. Вот если бы она залезла к вам в кассу…

— Тогда бы ты разговаривала не со мной, а с полицией, — отрезала Нина, от ярости переходя на «ты».

Блондинка задохнулась от возмущения, готовя в уме гневную отповедь. Я знаю такую породу матерей. В их лексиконе, обращенном к собственным чадам, не существует слова «нет». Они позволяют детям вытирать о себя ноги, но как только кто-нибудь из посторонних сделает их отпрыску замечание, тут же бросаются на его защиту, размахивая, как флагом, сентенцией «я мать, и лучше знаю, как нужно воспитывать моего ребенка!». И все вокруг, весь мир, должен войти в их положение, признавая право малолетнего свиненыша на дикие выходки, отравляющие окружающим жизнь. Похоже, Нина таких матерей тоже знала. И решила перейти в наступление первой.

— Выметайтесь отсюда обе, пока я не заявила о пропаже денег! Может, я храню недельную выручку в подсобном помещении, куда незаконно проникла твоя шкодливая девка!

Испуганная покупательница взяла со стула пакет с булками, свалила на освободившееся место отобранные кофточки, ухватила ретивую дочь за руку и повела из павильона, бормоча что-то о том, что запрещающих знаков на двери не висит, значит, заходить туда никому не возбраняется. А Нина вернулась к стойке и, искоса взглянув на Сирина, выдохнула:

— Ишь, обнаглели совсем. Думают, раз покупатели, все им позволено! Могут лезть, куда вздумается! Кот там живет. Рыж-Пыж. С утра до ночи в подсобке отирается. Иногда так затихнет среди мешков, кажется — и нет его вовсе. Но сосисочку все равно ему в миску кладу. Думаю, проснется — покушает.

— А это, значит, кошачья постелька?

— Ну да. Кошачья.

Продавщица сделала сосредоточенное лицо, подхватила протягиваемую седобородым мужчиной рубашку и положила в зеленую корзинку на весах.

— Сто сорок два рубля, — обыденно сообщила она, кинув быстрый взгляд на дисплей и всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Приняла из рук покупателя пятитысячную купюру, с вызовом протянула: