Ванесса Рубио-Барро - Смерть в поварском колпаке. Почти идеальные сливки (сборник)

– И как это я тебя не увидела? – удивилась Лора. – Можно было догадаться, что ты придешь.

– Да я примостился на задах, справа, возле кропильницы. Ну и зануда, однако, этот попик!

– Познакомься, это Пако – фотограф нашего журнала.

Ангерран смерил молодого человека любезно-насмешливым взглядом и спросил:

– Так это вы, дорогой мой, делали снимки для подборки по Нормандии? [31] См. в той же серии книгу «Почти идеальные сливки». – Примеч. авт .

Смущенный Альварес кивнул.

– Примите мои поздравления! Вы уловили самый дух бокажа, создается полный эффект присутствия.

– Какая честь для нас! Ты стал читателем «Гастрономических радостей»? – шутливо заметила Лора.

– Все, что попадает в рот, мне не чуждо. Пойдемте отсюда, ладно? Похоже, пташки уже слетелись. Так и вижу, как они караулят, вцепившись в свои чертовы микрофоны и камеры. Меня от них тошнит!

И трое приятелей быстро сбежали по лестнице, оставив сцену светской фауне, которой не терпелось выразить свою безмерную скорбь «Тринадцатичасовому тележурналу» [32] Новостная передача на общественном телеканале «Франс 2», которая ежедневно в 13 часов проводится в прямом эфире. .

– А не зайти ли нам куда-нибудь перекусить, – предложил Ангерран, – почтив тем самым память Жюльена Вильдье?

– Мне не хочется есть, но я пообещала Пако сводить его в «Фарамонд» и угостить рубцом по-кански.

– Что за странная мысль!

– Это блюдо Пако для себя открыл, когда мы снимали репортаж в Лионе [33] См. в той же серии книгу «Убийство по лионскому рецепту». – Примеч. авт. , – объяснила журналистка. – С тех пор, как мне кажется, он просто одержим потрохами, причем во всех их вариациях.

Фотограф молчал. Словоохотливость и зычный голос Мариньи произвели на него впечатление. Они вышли на улицу Риволи, затем двинулись по улице Жан-Жака Руссо в направлении церкви Сент-Эсташ. Дорогой Лора и Ангерран пустились в рассуждения о том, как распространение в интернете кулинарных блогов сказалось на их профессии. Уж кто-кто, а Ангерран ничуть не был этим обеспокоен и наперекор всем стихиям продолжал издавать свой знаменитый «Гид Мариньи», который неизменно пользовался спросом. Французская версия журнала, правда, потихоньку приходила в упадок, чего никак нельзя было сказать об английской – та по-прежнему находилась на плаву, и без нее не обходился ни один турист из Штатов.

– Как бы мне не пришлось пожалеть о таком успехе у американцев, – почти прокричал он, перекрывая автомобильные гудки. – Если в «Л’Эпи Дюпен» будет невозможно попасть, а места придется бронировать за недели, в том будет и моя вина.

Перо у Ангеррана было легким, тон – желчным, глаз – острым. Пробуя блюдо, он всегда понимал, что за ним стоит: чего стоит шеф-повар, как и что делается на кухне. Лора очень уважала его за писательский талант и особенно за это сверхтонкое чутье. Сколько раз уговаривала она его сотрудничать с ее журналом, предлагала «свободную трибуну», удвоенный гонорар, все было бесполезно – он отвечал отказом. Любезным, конечно, но твердым, ибо этот цельный человек имел свои принципы и выше всего ценил независимость. Ангерран предпочитал оставаться вольным стрелком, у него в памяти еще живы были воспоминания о работе на крупной радиостанции, когда он в обмен на эфемерную известность был вынужден все время угождать рекламодателям. Только обретя свободу, он смог воспрянуть духом и целиком отдаться очередному увлечению – театру. Вот уже несколько лет Мариньи писал пьесы, которые редко издавались, еще реже ставились, да и то на крошечных сценах, но которые давали ему главное – чувство удовлетворения, подвигавшее его на новые свершения.

На улице Гранд-Тюандери они свернули налево и оказались перед рестораном «Фарамонд». Пако несколько раз щелкнул фасад здания. Всю дорогу он не переставал делать снимки архитектурных деталей, которые могли помочь читателю воспроизвести былой облик Центрального парижского рынка. Наверняка Дафне это оценит и использует, работая над статьями.

– Я уже и забыл о существовании этого ресторана, – сказал Мариньи с ностальгической ноткой. – Когда-то я сюда часто наведывался – лет двадцать назад, если не тридцать… Славное было местечко.

Не успели они переступить порог, как Пако замер от восторга: великолепный декор словно перенес его в головокружительные времена «Прекрасной эпохи». Лора от этого испытала удовольствие, хотя и предвидела такую реакцию. В былые дни ресторан считался одной из любимых «берлог» Клемансо, позже – Хемингуэя, короче, являлся одним из тех модных ночных заведений, где «весь Париж» выпивал, развлекался и завязывал приятные знакомства. И правда, тут было на что посмотреть: керамические панно с цветочным орнаментом в рамках навощенного дерева, сверкающая медь, красный бархат, гроздья ламп-колокольчиков, сияющие зеркала. Растительные мотивы встречались повсюду: виноградные кисти, полевые цветы, вьющиеся стебли и налитые фрукты. Пако вновь достал камеру и принялся снимать, словно спешил насытиться этим буйством красок, удивительной игрой света и тени…