Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

С той поры пришлось немало пожалеть об этом решении.

Василий вел себя куда беспокойнее самого отъявленного дебошира-золотаря или беглого каторжника старой закалки. Он рыдал в голос, разбрасывал и ломал мебель... То проклинал своего отца и сыпал угрозами в адрес служителей управы, то просил прощения и начинал нараспев молиться.

Намедни Василий, причитая и каясь, стал просить, чтобы ему привели священника.

- Неужто запамятовал, что нет его у нас больше? - удивились околоточные, но просьбу исполнили, как могли - тотчас едва ли не волоком привели дьякона, жаловавшегося на крайнюю занятость.

Однако Софийский его прогнал, потешаясь.

- Кого вы привели? Какой из него батюшка? Он же шут, даже молитв, и то не знает.

Еду преступнику каждый день носили из трактира, порядком поистратившись. Но, случалось, что и не угождали, и Василий размазывал весьма лакомые расстегаи да студни по полу.

- Ишь бесится, нечистая сила. Поди надеялся, что все с рук сойдет. Не ждал такого от батьки-то, - оправдывал арестанта, выходя от него, злой, как черт, Епифанов.

Забота о Софийском стала для него истинной пыткой, отнимавшей немало воли - уж очень хотелось успокоить шумного гостя привычной методой.

- Да что там, кто мог ожидать? - отзывались околоточные.

Петр, хоть и неотступно находился в управе, как сторожевой пес, но забот о Василии не касался и даже бесед с ним не вел. К молодому барину он относился с очевидной неприязнью и даже презрением, чего не пытался скрывать - что уж точно не подобало простому солдату. Иногда Петр выходил на двор - перекинуться словом с околоточными да двумя людьми генерала, стоявшими на воротах. Порой Деникин замечал, что солдаты на дворе прикладывались к бутылке. Однако внутри управы Петр вел себя, к счастью, вполне спокойно и очень тихо.

Тем не менее, присутствие ординарца лишало покоя не только полицейских, но и просителей. Деникину казалось, что с появлением Петра их стало гораздо меньше. Впрочем, они, возможно, просто, как и все, отложили свои хлопоты и примкнули к ожидавшим на улице.

Бессменную компанию Петру создавал и нанайка. Несмотря на месяцы, проведенные под одной крышей, нынче они держались так, будто вовсе и не были знакомы.

В самом начале своего поста Петр, увидев мальчишку, спешившего, очевидно, встретиться с Василием, тут же схватил его за косу и рывком подтянул к себе.

- Только воротимся домой, Гидка, уж там его превосходство с тебя шкуру спустит.

Однако вмешался Ершов, причем вполне уверенно. Деникин сомневался, что смог бы сам столь резко обратиться к генеральскому опричнику, глядя прямо в мертвые глаза:

- Солдат, если ты продолжишь дебоширить в управе, тебе придется все время стоять на улице. Пусти этого человека, и не тронь более.

Угрюмый Петр послушался, пробурчав:

- Да и бес с ним. Велика охота... Нового привезу по весне.

С тех пор меж ними воцарился покой. Ординарец молчал, нанай же сидел у двери и почти непрестанно что-то лопотал. По началу - дружелюбно, но со временем все более сердито, хмурясь и даже сотрясая кулачками. На влюбленного он не особо походил.

Василий требовал впустить наная, и один из околоточных робко поддержал эту просьбу:

- Может, дать им... проститься-то? А, Дмитрий Николаич?

- Фу! Что только у тебя в голове, Щедрин?!

Докуривая на дворе самокрутку, уставший от суматохи Деникин вспомнил и о Чувашевском. Учитель, по вполне понятным причинам, не присутствовал сейчас в толпе. Он, столь счастливо спасенный приводом Василия, обходил управу десятой дорогой... Если и вовсе не ослушался и тайком не сбежал из города.

- Смотрите, Чувашевский, за околицу - ни шагу. Даже за хворостом в лес не ходите.

- Да на что мне хворост? Печи топит прислуга домовладелицы. Не пойду.

Ежечасно занятый Василием, Деникин до сих пор не довел признания учителя до генерал-губернатора. Тот, однако, несмотря на личную драму, не забывал о «снежных убийствах» и продолжал справляться о делах и полицмейстера, и инженера, и священника.

Они же по какой-то причине вдруг стали сильно волновать и Романова. Или, быть может, то был лишь предлог, чтобы утолить любопытство и поближе взглянуть, как содержится редкий арестант.

Деникин вернулся в управу и, зажав уши, чтобы не слышать гвалта, принялся рассматривать обстоятельные записи Ершова. Сам околоточный как раз куда-то отлучился - редкий миг.

Описания, моментами напоминавшие дневник, а не служебные заметки, порядком забавляли помощника полицмейстера.