Юлия Михалева - Что скрывает снег [СИ]

- Не так быстро: я совершенно не успеваю.

- Прости, что отвечаю тебе с опозданием. Некоторое время назад я, простудившись в нынешнюю стужу, немного занедужил. Однако сейчас уже совершенно здоров, так что ты можешь быть спокоен на сей счет...

За перегородкой громко - но, как подумалось Чувашевскому, радостно - вскрикнула женщина. Ей вторил счастливый детский визг.

- Господи! Ты меня услыхал! Варюшка!

- Ну, говорил же - отыщем мамку твою. И точно гляжу - набедокурила. Здравы будьте, служивые! - от звуков громкого баса стены управы, казалось, вздрогнули.

- И вам здравствуйте, доктор! - отвечали околоточные.

- Черноконь, давний мой знакомец. Впрочем, и вы его наверняка знаете, - заметил фельдшер.

- Доводилось встречаться, - кивнул Чувашевский.

- Что наделала эта женщина?

- Убийца она. Господина полицмейстера со своей бандой порешила.

- Не я это! Не я!

- Вот незадача-то. Что с дочкой-то ее теперь делать станем? В сиротский дом бедняге прямая дорога.

- Это не ее дите. Она нянька.

- А чья она?

- Вагнеров. Покойных. Вот она капитана-то к праотцам как раз и отправила.

- Не я то!

- Слыхал про то, что с ними стало... Что смотришь, непутевая? Вот на каторгу теперь и пойдешь.

- Не на каторгу. Сам ее, верное дело, повесить велит.

- И когда же?

- Да прямо завтра.

Обладатель баса цокнул языком.

- Беда! А кто тут в углу? О, это ж Гидка, у нашего самого жил. Гидка! Помнишь меня?

- Что-то лопочет. Эко вы его разговорили. Что ж вы раньше-то не пришли - глядишь, он бы чего и нам поведал.

- Гидка! Старый ты хитрюга! А он-то у вас с чего оказался?

- Так неужто ж на погребении не слыхали? Он же свою хозяйку и сжил.

- Ай-ай-ай... До чего же дивные дела творятся в городе. Я к вам чего зашел-то. Ну, сперва, конечно, мамку ее найти. А заодно хотел глянуть на того больного, что ваш фельдшер лечит. Слыхал, какой-то чудной методой, вот и хотел поглядеть.

- А вот тут он, прямо за стенкой. Покуда Деникина нет, расположились.

За огородку просунулась бородатая голова.

- Здравы будьте! Коллега!

Протянув руку прямо через голову Чувашевского, доктор поздоровался с фельдшером.

- Куда уезжал? Давно тебя не видно.

- В Алексеевку. Оспу прививал. Да я-то что - тут у вас дела шальные, куда поинтереснее моих будут. У меня-то все одно - у одного ветры, у другого грыжа. Только у архитектора нашего вот гангрена.

Фельдшер сделал удивленное лицо.

- Неужели?

- Именно, увы... В борделе, говорит, поцарапался. Ну, знамо дело, что там заразу какую и зацепил.

Чувашевский даже вздрогнул.

- Я наверняка понял, что там был он! По голосу его признал! Только слушать меня господин Деникин и вовсе не захотели-с. Всегда это заведение! И отчего ж его не выселяют?

- Да полно вам. Все мы люди грешные, не один грешок - так другой... Знамо же - какой мерой судите. Ну и так далее. Вот и архитектор наш согрешил - так уж за то и поплатился. Но довольно о нем - покажите-ка мне лучше вас...

***

Большой дядя, еще моментом ранее столь благодушный и веселый, вдруг взревел:

- Душегубец!

Варя удивилась и напугалась:

- Там каты?

- Не, моя любая, нету их там, - Павлина, вся избитая, немытая, куда грязнее прежнего, оборванная - даже привычный зубчик чеснока с шеи куда-то исчез - улыбалась, поглаживая прижавшуюся к ней девочку свободной от кандалов рукой.

- Да нечто можно отмороженного-то спиртом тереть? Кто ж тебя только надоумил?

- Не кипятись ты! Видишь, ему уже лучше. А я, было дело, уж думал лишить его этих пальцев на руке, и тех - на ноге.

- Что еще ты с ним учинял?

- Кровь пускал. Ему сразу получшело: в тот же час заговорил.

- Какого беса? Нет, фельдшер, лечи-ка ты своих мертвецов, а живых и пальцем не трожь более.

- Отставь свой тон! Не желаю ничего подобного слышать. Больной исцелился - выходит, я сделал все верно.

- Именно, так и есть! - оскорбленно отвечал третий голос.

- Я немедля забираю его в лечебницу и стану долечивать.

- Ни за что! Это мой больной!

- Теперь он мой!

За стеной послышалась возня. Павлина засмеялась в голос:

- Подрались-таки, видно, из-за ради долгоголового! Точно из-за девицы.

А Варе совсем не было весело. Она жалела большого доброго дядю - и тем сильнее, когда он, раскрасневшийся, отряхиваясь и поправляя забавную шапку, вышел из-за стены.

- Душегубец фельдшер-то ваш, - громко заметил он.

- Сам ты душегубец, - зло отвечали из-за стены.

- Так он-то... это самое... как раз по этой части и есть - то есть, совсем не для живых, - вступился за своего человек в сером.