Мария Долонь - #черные_дельфины

Оперативники поставили стремянку, срезали веревку. Трофимыч подошёл, встал рядом подстраховать. Инга где-то слышала, что воздух, накопившийся в легких висельников, выходит с шумом, чуть ли не стоном, когда стягивают петлю. Но стона не было. Только стук об пол, словно упало массивное деревянное кресло.

– Лейтенант, тут на столе записка! «В моей смерти прошу никого не винить». Подпись, без даты.

– Какая записка? Чья? – сонно спросила Инга и подошла к столу. Буквы были заострёнными, узкими – в манере Олега.

– Почерк узнаёте? – спросил лейтенант.

Инга кивнула и выдавила слова с усилием, как подсохшую краску из тюбика:

– Это его… Но он не мог…

Ощущение абсурда, навалившееся на неё, ослабло. Его больше нет. Будто одна эта записка удостоверяла смерть Олега – окончательно.

– Приобщите к делу, – приказал лейтенант. – Вот. А вы говорите – убили! Так, значит, работали вместе. А родственники у погибшего есть?

– Да, мама и сестра. Господи, им же надо сообщить!

– Жена? Дети?

– С женой в разводе. Детей нет.

– Значит, так, мы опечатываем помещение, изымаем технику. А вам на время проведения следственных действий нельзя покидать пределы Москвы. Если понадобитесь – вызовут повесткой. Паспорт ваш давайте! Адрес регистрации совпадает с фактическим местом жительства?

– Да.

– Вот и хорошо.

– Да что ж хорошего! Как же можно? Почему? – закричала Инга.

Трофимыч подошёл к ней, крепко взял за плечи и встряхнул:

– Не здесь! Не здесь!

Инга взяла сумки Олега, брошенные у порога.

– Это ваше? – покосился на неё оперативник.

– Да, моё, – сказала Инга с неожиданной твердостью.

– Значит, помните, да? Никуда не уезжаем.

Они ещё долго ждали машину, которую санитары обозвали труповозкой: эти никогда не торопятся. Через час – Инге показалось, что прошла целая вечность – к подъезду Олега подъехал минивэн, и тело её друга, всё это время лежавшее на полу у входной двери и накрытое простыней (Трофимыч снял прямо с расстеленной кровати, ещё вчера Олег спал на ней, и жизнь шла как ни в чём не бывало), увезли в морг.

Когда ритуальная машина скрылась за торцом дома, Балясина попрощалась и, всхлипывая, вытирая платком взмокший лоб, пошла к метро. Инга стояла у домофона, растирая ладонями лицо.

В такой ситуации я бы поехала только к нему. К нему! Он был ближе всех. А теперь? Теперь мне куда?

На улице моросило с самого утра. Окно было пыльное, и дождь оставлял на нём дорожки. Инга вела по одной – палец, острый и хищный, с красным лаком на ногте, преследовал маленькую прозрачную каплю. Мчал за ней на полной скорости, чтобы догнать и раздавить. Но каплю защищала толща стекла. Она была в безопасности.

В другой руке она сжимала трубку. Инга в который раз за двое суток набирала спасительный номер Жени Холодивкер – и рассказывала, рассказывала, про тень на полу, про нечеловечески вытянутую фигуру, про язык. Как только оттаяла от шока и каждая новая деталь стала вспыхивать в её памяти уколом в висок, Инга звонила Жене.

Без судмедзаключения Холодивкер они бы не раскрыли своё первое дело, тогда Олег назвал её «нашим экспертом по жмурикам». Инге казалось, что они с Женей знакомы с детства, хотя никогда не было у неё таких подруг, которые бы не тяготились одиночеством, не особо следили за собой и тратили бы время на сложные философские рассуждения.

Она одна была способна слушать Ингины описания трупа спокойно и терпеливо. Не раз ей в анатомичку привозили жертв самоубийств, она прекрасно знала все подробности в теории и на практике, но то, что от Штейна, такого сильного, живого, юморного, осталось лишь изуродованное тело висельника – потрясло даже её.

Подошла Катя, осторожно вытащила трубку из окоченевшей Ингиной руки:

– Мам, хватит звонить Жене. Ты же можешь поговорить со мной.

Она уже надела чёрную водолазку и джинсы, волосы заплела в косичку и выглядела ребёнком, хоть и старалась вести себя по-взрослому.

– Недавно ты была такой маленькой, – сказала Инга. – С горшка мне кричала: «По-пу!!» Горшок был в виде кошечки. Слово «мамапапа» везде писала, думала, что так правильно – слитно.

– Как Кефира принесли, помнишь?

– Конечно! Сначала хвост поджимал, потом ластился, потом осмелел и стал хватать за пятки, и ты на диван залезла. Он круглый, как шарик, не мог за тобой. А у Олега не было детей. Всё казалось: потом. А теперь всё. Никакого «потом» уже не будет.

– Почему он это сделал? – спросила Катя. Она посмотрела вверх, утирая слёзы.