Мария Очаковская - Роковой сон Спящей красавицы

Подруги спустились в гардероб. Позолоченной пластмассы в самом деле было много – все кругом так блестело, что рябило в глазах.

– Да-а-а… – протянула Юлька. – Сейчас обнаженки и в обычной жизни предостаточно! – И она скосила глаза на смело оголившуюся девушку, стоявшую у зеркала. Сама же Юля пришла в театр после работы и была одета в деловой элегантный костюм.

В фойе перед массивными дверями с надписью «Партер. Левая сторона» она купила программку, и подруги, влившись в общий поток, прошли в зрительный зал.

– «Театр уж полон; ложи блещут; партер и кресла – все кипит…» – с выражением ученицы-пятерочницы процитировала классика Юлька. – Кипит! А дальше что, помнишь?

– « В райке нетерпеливо плещут, и, взвившись, занавес шумит », – с тем же выражением закончила Арина.

– Кстати, я прочла, что нынешняя постановка «Спящей красавицы» должна быть просто роскошной.

– Так оно и планировалось… – многозначительно произнесла Арина.

– ?

– Статусный спектакль, всегда таким был. Идеальная метафора идеальной монархии!

– А разве наш САМ любит балет? Мне казалось, он предпочитает дзюдо и художественную гимнастику.

– Любить не обязательно, можно посмотреть и оценить. Ведь в балете, как при дворе, всегда существовала строгая иерархия: прима-балерина, балерина-солистка, корифеи, кордебалет, миманс…

– О! Вертикаль власти. Понимаю, – усмехнулась Юля.

– Нет, тут в самом деле все движения – плоть от плоти придворного ритуала – ритуальные поклоны, приседания, взгляды, жесты… И вообще, «Спящая красавица» – это самопрезентация власти. К слову, Петипа считал этот балет своей самой большой удачей.

– Вот люблю я с тобой по театрам ходить. Ты все расскажешь, объяснишь… А художник кто? Твой Шитиков?

– Нет, боже сохрани! Сюда его не допустили. – Арина остановилась у нужного ряда, ожидая, пока капельдинерша, немолодая дама в форменном сером костюме, рассыпаясь в комплиментах, не усадит в кресла известного телеведущего и его спутницу.

Да, места им достались явно блатные! Ряд 13, срединные кресла – отсюда вся сцена была как на ладони, идеальный обзор.

– Арина Ивановна, дорогая моя! – услышала она за спиной и обернулась. Помахивая программкой, к ней приближался холеный господин во фрачной двойке – Арнольд Михайлович Каратов. Балетный агент, театрал – он часто мелькал на разных московских тусовках, приходил и к ним на презентацию «Лемешева». Они были знакомы давно, но не слишком коротко.

– Добрый вечер, рад вас видеть, Ариша. Вы, как всегда, очаровательны. О! Вы с подругой! Представьте нас, пожалуйста. Юлия. Очень приятно. Арнольд. Будем знакомы. – Сверкнув обаятельной улыбкой, Каратов церемонно приложился к ручкам обеих дам.

Его подчеркнутая светскость была родом из прошлого, великого театрального прошлого, когда театр – храм, спектакль – событие, а актеры – небожители. На фоне нынешней случайной зрительной массы он и сам выглядел ретрообразно и в то же время на удивление естественно.

– Вы тоже на Вареньку пришли взглянуть? Хороша! Слышал про ваши неприятности в музее, ох, кинжал в грудь по рукоятку… Очень сочувствую! Все эти сплетни действуют на нервы. Вот вам моя визитка, вдруг случится позвонить. А ваш телефон не черкнете? Покорно благодарю. Приятного вам вечера. – И Каратов с поклоном удалился.

– Савинова! Он тебя клеит! – с лукавой улыбочкой заметила Юлька, одержимая идеей устроить личную жизнь подруги.

– Ничего подобного.

– Ну-ну, рассказывай… – И, оставшись при своем мнении, она сменила тему. – Слушай, а что там с вашим преступлением века? Вора нашли?

Арина громко вздохнула:

– Умоляю тебя, Беляева, не надо об этом, а то меня уже тошнит.

– Да я что, я ничего… Я вот смотрю, что люди на билеты потратились, а на цветочки уже не наскребли.

– Здесь цветы приносят к администратору заранее, внутрь вкладывают записочку «для кого». А может, не только записочку… – объяснила Арина. – Мой знакомый рассказывал, что его поклонницы вкладывали ему в букеты… вообрази, облигации трехпроцентного займа!

Юлька прыснула, потом, вдруг что-то вспомнив, принялась рыться в сумке и, достав оттуда театральный бинокль, нацелила его на знаменитый потолочный плафон. Но Аполлон с танцующими по кругу музами стал меркнуть – свет в зале медленно угасал, в оркестровой яме пришли в движение музыканты, над центральным пультом показалась лысоватая голова дирижера. Прозвучали одинокие хлопки – заработали клакеры. Мгновение спустя по залу прокатились общие аплодисменты. Началась увертюра.