Илья Штемлер - Утреннее шоссе

Гусаров повернулся к Клямину:

- Вопрос к подсудимому Клямину. - Он вновь поднял палец, упреждая негодующее движение Клямина. - Скажите, подсудимый, вы знаете о назначении товара, который перевозился вами в ящиках с иностранным трафаретом?

- Теперь знаю! - воскликнул Клямин.

- Что значит «теперь»? - В тоне Гусарова прорвалась настороженность.

И это не оставил без внимания Клямин. Он интуитивно уловил, что ни в коем случае нельзя называть своего соседа Борисовского.

- Теперь? Ну, со слов этой старой калоши. - И, не удержавшись, добавил: - Бывшего воина Белорусского фронта, отважного танкиста.

- Вот вы как хорошо знаете подсудимого, - кивнул Гусаров.

- Как же! Все собирался ему фотографию улучшить, - ответил Клямин. - Да просрочил.

Макеев развел руками и спрятал нижнюю губу под верхнюю в знак обиды и великой несправедливости.

- Повторяю вопрос. Подсудимый Клямин знал, какой товар он вызвался перевезти на Кавказ?

- Конесно, знал, - загомонил Макеев. - Как зе не знать.

- Назовите сумму вознаграждения, обещанную вами Клямину за эту операцию, - сказал Гусаров.

Макеев растерянно взглянул на него, перевел мышиные глазки на плешивого, шмыгнул перебитым носом.

- Пятьсот пятьдесят рублей! - прохрипел плешивый. - Не можешь запомнить, сифилитик?

- Пятьсот пятьдесят, - кивнул Макеев и проворчал: - То говолили семьсот, то тысяцу. Запутали меня.

- Небось свой гонорар запомнил, - проговорил Гусаров и шагнул к двери. Он распахнул ее ударом ладони и широким жестом предложил убираться вон. И не мешкать - нет времени.

Макеев застегнул облезлыми пальцами пуговицы пиджака. Плешивый вытащил бумажник, пошуровал в нем, вздохнул:

- Кто разменяет четвертную? Вечно у таксистов сдачи нет. Разменяешь, дед?

- Откуда-а-а!.. - замахал руками Макеев.

- И у меня с собой нет, - как-то виновато проговорил Гусаров. - Да еще двадцать пять рублей.

Плешивый посмотрел на Клямина. Его глаза выражали сейчас спокойствие и даже расположение. Хлопнув себя по коленям, Клямин захохотал:

- Ох, миллионеры, елки зеленые… Давай, свидетель, разобью тебе билет. - Он достал кошелек, отсчитал двадцать пять рублей.

- Спасибо, выручил. А то с этими таксистами одна нервотрепка. Ну, пока! - Плешивый протянул тяжелую, как утюг, руку, всем своим видом подчеркивая, что лично против Клямина ничего не имеет. Просто у каждого своя работа. А так мужик он неплохой, и на него можно положиться.

- Топай, свидетель. - Клямин ответил плешивому неохотным рукопожатием.

- Холосо! - обрадовался Макеев. - Все как у людей. Антоска - палень холосый, я говолил…

Он сучил ногами, не решаясь подать Клямину руку. Чего доброго, еще двинет по шее.

Наконец Гусаров и Клямин остались одни.

Еще несколько минут в глубине квартиры раздавалась какая-то возня. Потом глухо хлопнула дверь.

- Теперь я могу умыться, черт возьми? Путь свободен? - спросил Клямин.

- Теперь сколько угодно. Пройдете вторую комнату - увидите.

Вторая комната была такой же пустоватой, как и первая, лишь на полу валялись порожние пивные бутылки, окурки. В воздухе держался плотный дух сивухи.

Дворовый гальюн казался светелкой в сравнении с туалетом этой квартиры: расколотый кафель, ржавый кран, бутылки на полу, грязь. Клямин брезгливо повернул вентиль. Холодная вода острой пикой ударила в ладонь…

Он стоял погруженный в свои думы. Все, что произошло, говорило о том, что его превратили в козла отпущения. Видно, действительно все очень серьезно. Почему же Серафим не присутствовал на этой репетиции? Почему он подставил Параграфа? Мало ли как все обернется. Хитер! Сыграть бы на этой его политике. А что? Мысль эта пронзила Клямина. Повернуть Параграфа против Серафима… Да и что там Серафим - мелочь, сошка. Горбоносый Михаил рассказывал Клямину, кто стоит за Серафимом. Далеко круги расходятся. И пикнуть не успеешь…

Клямин чувствовал безысходность и пустоту. Эта грязная квартира казалась клеткой, ключи от которой утеряны. Кричи - не услышат. Да и кому кричать? Одних Серафим купил, другим сам продался. Кольцо, замкнутый круг, в центре которого сейчас сидит он, Антон Клямин, букашка. Нет, не дадут они ему выползти… «Платить надо, Антон Григорьевич, за все платить», - вяло думал Клямин.

Когда он вернулся, Гусаров хлопотал у шкафа. Он снял с полки плоскую бутылку с коричневой заграничной этикеткой, два граненых стакана, коробку мармелада. Перенес все это на табурет и, широко, щедро наполняя стакан коньяком, проговорил ровным голосом: