Андрей Быстров - Странники в ночи

- Да? - Ардатов засмеялся. - Я вас понимаю... Но самое любопытное заключается в том, что и современники графа Эшбери его побаивались. О нем ходило множество темных слухов и легенд. Одна из них гласила, что граф Эшбери - на самом деле испанский инквизитор Альваро Агирре, наказанный бременем бессмертия за свою жестокость и обреченный скитаться по странам и временам. Но однажды его полюбит прекрасная женщина, и он станет свободным...

- Какая жуткая и романтическая легенда! - воскликнула Аня. - Но что значит - станет свободным? Он умрет?

- Вот на это я не могу вам ответить, - Александр Константинович с улыбкой размешал блестящей ложечкой сахар в чашке и отхлебнул кофе. - По правде сказать, я не знаю конца этой легенды. Ведь я слышал её от деда, а тот, в свою очередь... В общем, конец потерялся где-то во тьме столетий. А сам я не занимался специально личностью Алистера Арбетнота. Этот портрет да ещё вон та шкатулка - просто память для меня... Давайте-ка я вам лучше что-нибудь сыграю...

- Давайте, - обрадовалась Аня, которую тяготил разговор о графе Эшбери. - Я очень люблю музыку, только в классической мало что понимаю.

- А я и не буду играть классическое, - Ардатов пересел за пианино. - Я сыграю вам свое, хотите?

- Да, очень!

С полминуты помолчав, Александр Константинович негромко проговорил:

- Я назвал эту миниатюру "Странник в ночи". Помните, такая песня у Фрэнка Синатры - "Странники в ночи"? Там их двое. Люди ищут друг друга, обмениваются взглядами... А у меня - одинокий странник в ночи.

Его пальцы коснулись клавиш. Зазвучала музыка, и Аня позабыла обо всем на свете. О нет, не потому, что музыка была так прекрасна или Ардатов так потрясающе играл - Аня все равно не могла сколько-нибудь грамотно оценить композицию и исполнение. Эта музыка будто рассказывала историю - странную, совершенно неконкретную, без сюжета и действующих лиц, окутанную таинственным флером и каким-то окончательным отчаянием, зовущим и в то же время ставящим непроницаемую границу: стоп, дальше проникнуть не удастся, все загадки не будут раскрыты никогда. Причудливая мелодия, то взлетающая легко и прозрачно, то тяжелая в беспросветной сложности, казалась сотканной из музыкальных нитей огромного числа минувших эпох и ничем не похожих одна на другую стран. Осень правила бал в этой музыке - не пронизанное золотым солнцем увядание, исполненное светлой печали, а дождливая осень неизбывного одиночества. Такое одиночество нельзя разделить, охваченному им человеку нельзя помочь... Но и когда рассеивались низкие темно-серые тучи, звезды с небосклона лучились холодно-отстраненно, далекие и безразличные к делам людей. Здесь, на открытой музыкой дороге никогда не могла наступить пора возвращения, здесь не было убежища от бури, но и самой бури не было, она почтительно и бессильно уступала чему-то большему. Мелодия уводила к смутным воспоминаниям о том, что не имело названия и потому пряталось на окраинах памяти. Тени воспоминаний бродили в предрассветной мгле, как неведомые чудовища - можно позвать их, и они придут, и прирученные, улягутся у огня. Но как позвать, когда сами спасительные заклинания забыты? И мчалось что-то стремительное сквозь ледяные пространства в вечной тоске и надежде... Надежде на что? На обретение дома у чистой реки под ласковым небом, на осенней земле, куда падают и падают красные, коричневые, желтые листья? Или на то, что оборвется наконец бег по хрустальным аккордам, и низвергнутся барьеры, и не останется больше вопросов, на которые нет ответов?

Последняя часть миниатюры, как определил свое произведение Ардатов, была очень короткой. Почти умиротворенный танец клавиш верхнего регистра, быстрое кружение, ускользающее от восприятия, вверх по запутанному спиральному коридору в блеске обманчивых карнавальных фонариков и в никуда...

Замер в воздухе долгий отзвук завершающего аккорда, и кристаллизованная тишина стала его продолжением. Ардатов сидел за пианино, полузакрыв глаза. Он молчал; не спешила с репликами и Аня. Она не пыталась разобраться в сложнейших переплетениях эмоций, рожденных музыкой, да и неминуемый провал ждал бы такую попытку. Аня встала, медленно пошла к пианино. Поверх нотных сборников она увидела раскрытую книгу, не замеченную ранее - стихи на каком-то иностранном языке, возможно, на латинском. На полях пожелтевшего листа, слева от типографского текста, карандашом было набросано стихотворение по-русски, либо попытка перевода, либо чье-то собственное творчество.