Андрей Быстров - Странники в ночи

- И в каком же издательстве, - произнес он, украсив свой вопрос всеми оттенками сарказма, - вышла моя невысказанная и неосознанная книга?

Ответ старика снова вышиб почву из-под ног.

- Она вышла в Айсвельте. Чтобы объяснить вам, где это, мне придется потратить целый вечер, а у меня другие планы. Какая вам разница? Вы едва ли когда-нибудь увидите эту книгу, а коли так, не все ли вам равно?

- Как автор, я не отказался бы в неё заглянуть.

- Зачем? Поверьте, там нет ровным счетом ничего сверх того, что уже не содержалось бы в вашей рукописи.

- Там больше слов.

- Да... Но и только.

- Послушайте, но как вы можете утверждать... Ведь оригинал, мою рукопись, вы не читали?

Взгляд старика пронзил Андрея насквозь, и тому вдруг стало холодно и жарко одновременно. Вечность, сама мудрая Вечность смотрела на него из этой бездонной чистой синевы. Как наивно, как нелепо было расспрашивать этого старика о том, что он читал и чего не читал! Он знал ВСЕ - настолько, насколько такое вообще может быть. И сейчас он сидел здесь, но рассматривал Андрея будто из немыслимого далека, с дистанции многих и многих тысячелетий. Не только Андрей умещался в поле его взгляда... И Андрей тоже - как часть того огромного, необозримого, что мог видеть старик.

К загадочному собеседнику Андрея приблизился официант, и старик отвел взгляд. Но Андрей по-прежнему оставался под пронизывающей, завораживающей суггестией, в пустом пространстве, лишенный опоры и утративший все прошлые ориентиры... Лишь когда голос официанта донесся до него, он принялся потихоньку выкарабкиваться на поверхность. Он вернулся, но уже не совсем таким, каким был прежде. Отличие заключалось только в одном: он ЗНАЛ, что на свете есть этот старик, и новое знание немалого стоило.

- Что будете заказывать? - тускло спросил официант.

- Ничего, - был ответ.

- Но... - тут официант заметил горящую сигарету Андрея. - Э, а вот курить у нас не полагается!

- Совершенно неважно, что у вас полагается, - холодно сказал старик. Не отнимайте попусту время.

Официант на секунду опешил, тут же стушевался, попятился и пропал с глаз долой, а старик снова взглянул на Андрея.

- Я не представился, - проговорил он, - премного виноват. Фамилия моя Кассинский, а зовут меня Марк Абрамович.

Андрей кивнул, торопливо перебирая в мыслях вопросы, которые мог бы обратить к старику. Он не пропустил мимо ушей двойной намек Кассинского на то, что их беседа не продлится долго (в первый раз - когда Кассинский сказал, что не собирается тратить на Андрея весь вечер, и во второй - когда велел официанту не отнимать время). Встреча с Марком Абрамовичем теперь представлялась Андрею невероятно важной, ключевой, и так необходимо успеть спросить о главном... А оно, это главное, никак не приходило, одно сталкивалось с другим, волны гасили друг друга. В результате полного интеллектуального смятения и разброда Андрей невесть почему задал вопрос, весьма далеко отстоявший от всего того, что было для него действительно животрепещущим:

- Кто такой Моол?

- Моол? - пренебрежительно протянул старик. - Да никто... Вот не думал, что вас так уж интересует Моол. Но извольте... Моол - никто в прямом смысле, он не личность, он порождение толпы, цивилизации. Он следствие, а не причина. Моол - это все люди, вместе взятые, объединенные в толпу... Впрочем, похоже, его нисколько не беспокоит собственная эфемерность. Он вроде бы убежден в своей неотвратимости, как некоем всеобщем финале... Вы и сами легко разобрались бы в сущности Моола, Андрей Константинович, если бы захотели. Стоит ли он нашего с вами времени?

Третий намек на время заставил Андрея ринуться вперед.

- Что со мной происходит?

Сформулировано было слишком широко и не очень ясно, но Кассинский понял.

- Вы обратили на себя внимание Империи Эго...

- Империя Эго! - воскликнул Андрей. - Это ваши слова...

- Наверное, и ваши, если мы одинаково именуем одно и то же явление.

- Но чем... Чем я навлек немилость Империи?

- Немилость? - усмехнулся Кассинский. - Вы чересчур персонифицируете Империю. Можно ли сказать, что притягивающийся к магниту гвоздь попал к нему в милость или немилость? Вы существуете, вот и все. Вы пишете. Помните, что говорил о творчестве Юнг? "Произведение в душе художника стихийная сила, которая прокладывает себе путь либо тиранически и насильственно, либо с той неподражаемой хитростью, с какой природа умеет достигать своих целей, не заботясь о личном благе или горе человека носителя творческого начала".