Далия Трускиновская - Баллада об индюке и фазане

И тут пустое место издали окликнуло нас.

Уже светало, и ему совершенно не хотелось торчать на берегу в таком виде. Борис взмолился о помощи и поддержке. Точнее – попросил политического убежища в музее хотя бы до того часа, когда придет первый трамвайчик, а лучше – пока не проснется население острова. Он добежит до приятеля, а тот на машине доставит его в Ригу.

Я вернулась к лестнице, мы навьючили на велосипед все, включая магнитофон, и догнали Званцева с Мишкой.

Разумеется, по дороге в музей ни лысого, ни женишка, ни Виестура мы не встретили. И я стала строить версии – куда они могли подеваться вместе с рукописью.

– За рукопись не беспокойтесь, она в музее, – сказал, выслушав все мои домыслы, Званцев.

– То есть как?

– А так – они тоже не дураки. Понимают, чем им грозит вся эта история. Но поскольку они ничего натворить не успели, а только собирались, они знают – если рукопись обнаружится на своем месте, то обвинить их в чем-нибудь трудно. Разве что в хулиганстве. Статья двести четвертая, лишение свободы на срок до одного года, или исправительные работы на тот же срок, или штраф от тридцати до пятидесяти рублей.

– Выходит, они вообще ни при чем? – мрачно спросил Мишка.

– Выходит, так.

– Они же сообщники преступника! – воскликнула я и на всякий случай отодвинулась подальше от Мишки.

– А преступление было? – спросил меня Званцев.

– Сорвалось.

– Значит, его не было.

– А кто мне насобирал этого проклятого серебра? – взорвался Мишка. – А кто у меня кассеты покупал и перепродавал по сотне? Значит, я – козел, а они – чистенькие?

– Значит, так, – согласился Званцев. Мишка рванулся, взвыл и обложил Званцева перлами своего репертуара.

Но вырваться ему не удалось даже на откосе, куда Званцев его втаскивал буквально за шиворот. Борис молча помог мне вкатить велосипед, и Аусма Карловна, ожидавшая нас в музее у окна, вместе с Ингуной насладилась зрелищем очаровательной процессии. Впереди почти что в ряд шли три обляпанных тиной мужика, причем тот, что в середке, брыкался и упирался. За ними дама в интересном положении катила навьюченный велосипед.

Ингуна побежала навстречу.

– Рукопись нашлась! – издали закричала она.

– А на эту… рукопись меня кто навел? – вспомнил Мишка.

Ингуна шарахнулась от него.

С великим шумом мы водворили Мишку в подвал и заперли его. Званцев собрался ехать на ГЭС – вызвать машину.

Но прежде ему следовало сходить к речке и ополоснуться.

Я увязалась за ним.

Борис остался в музее, чтобы женщинам было спокойнее.

Драка сразу с двумя противниками сильно подействовала на мое воображение. Мне захотелось задать Званцеву тысячу вопросов, что это за приемы такие, и может ли он научить меня чему-нибудь этакому, и часто ли им там, в угрозыске, приходится драться. Разумеется, я выложила единым духом по крайней мере половину вопросов, он рассмеялся и попросил меня отвернуться – чтобы он мог выстирать и выкрутить плавки.

Я слышала, как он возится у меня за спиной, и мне было весело. Ночь прошла замечательно, я даже не думала, что когда-нибудь у меня в жизни будет такая великолепная ночь. Я чувствовала себя такой женщиной, пред которой Борис должен на пузе ползать, не смея взгляда поднять, трус несчастный! Он бы рискнул угнать лодку у грабителей? А гнаться за убийцей? Черта с два! А полученные за эту изумительную ночь два предложения? Ну, положим, женишок предлагал не столько руку и сердце, сколько набитый кошелек, явственно сторговывал по сходной цене мои золотые кудри и прочие прелести. Но Званцев? Но такой человек, как Званцев? А? Значит, я все-таки стою лучшего, чем бездарное торчание на подоконнике в обществе воспоминаний о несуществующем счастье.

– Большой беды не случится, если я сперва отвезу вас к вашим родственникам, – сказал Званцев, выходя из-за моей спины. Он натянул на мокрые плавки светлые брюки, и сырость уже стала проникать сквозь ткань, Я представила, какие через пять минут образуются у него сзади темные пятна, и сдержала смех.

– Вот и утро, – Званцев поискал глазами восток, – а вы еще не ответили мне.

– Я не могу так, сразу.

– А кинуться за убийцей так, сразу – это вы могли?

– Если честно – то от убийцы. Да еще с воплями.

– Все равно – быстро принимаете решения.

– То-то и плохо. Все люди живут по принципу «сказано-сделано», а я по принципу «подумано-сделано», и даже скорее сперва «сделано», а потом уж «подумано». А так нельзя. Я хочу хоть раз в жизни основательно подумать. Мы ведь, во-первых, совершенно незнакомы.