Далия Трускиновская - Баллада об индюке и фазане

– А вот чем…

Он помолчал, видимо, формулируя вопрос поточнее.

– Видите ли, я уже говорил с вашими соседями…

– Ну и что же?

– Они сказали, что у вас допоздна слышались голоса…

– Чьи голоса? – сурово поинтересовалась я.

– Ваши голоса.

– Да? Впервые слышу, что у меня их несколько.

– То есть вашего мужа. И ваш. Ваш и его. Ну, мужа.

Нетрудно было догадаться, как ему соседи охарактеризовали Бориса. Мялись, жались, отводили глаза и выкручивали экивоки в надежде на понятливость Званцева. Формулировка «муж» явно была его изготовления.

– Деликатность соседей меня радует, – невозмутимо ответила я. – Мне почему-то казалось, что они считают этого деятеля моим любовником.

Званцев ошалело на меня уставился.

– Позволю себе заметить, что я пришел совсем по другому вопросу, – наконец опомнился он. Эта непозволительно вежливая фраза у него прозвучала тяжеловесно и просто отвратительно. – Ваши соседи сказали мне, что вы поздно легли. Но дело не в этом. Ваше окно выходит во двор. Я это выяснил сразу. Не исключено, что вы примерно в два часа ночи стояли у окна и кое-что видели.

Он переступил с левой ноги на правую, а потом с правой на левую, дважды покачнувшись при этом. Я попробовала прикинуть амплитуду, и получилось никак не меньше пятнадцати градусов. В нашей беседе возникла пауза.

– Ну, предположим, не только мои окна… – сказала я, чтобы хоть что-нибудь прозвучало.

– Конечно. Остальных я почти всех обошел. Вы последняя остались. Я ведь этим с семи утра занимаюсь. На мою долю пришлось пятьдесят две квартиры.

– В нашем доме столько не наберется.

– Во двор выходят еще пять домов. Мы все проверили.

– И что же я могла видеть в два часа ночи? Честно говоря, мне даже стало любопытно. И это радовало, потому что после такой ночи обнаружить в себе щенячье любопытство – праздник. Значит, есть еще порох в пороховницах.

Он подошел к окну, я – за ним. Двор у нас – не приведи Господь. Но таким он был не всегда. Раньше в глубине нашего квартала стояли несколько деревянных домишек, каждый со своим двориком, палисадничком, а может, и огородиком. Снаружи, глядя на доходные дома, построенные в начале века, трудно было догадаться, что внутри – настоящая деревня. Хотя я видела в самом центре Риги еще два-три таких квартала. И там точно так же в мае цвели вишни, в июне – сирень, а осенью – георгины и астры.

Но вдруг за каких-то полтора месяца эти симпатичные домишки посносили, собираясь строить что-то эпохальное. Даже завезли какие-то трубы диаметром метра в полтора. Но тут наступила зима, и строители исчезли. Надо думать, вымерзли.

Итак, мы со Званцевым молча таращились на огромное, кое-как расчищенное пространство со всевозможными закоулками, в которое можно было проникнуть через восемь дверей и семь подворотен.

Обитатели двора, приспосабливаясь к новым условиям, протоптали несколько троп. Это были вполне официальные магистрали, по которым можно было, не огибая весь квартал, попасть на троллейбусную и трамвайную остановки, а также в магазины и химчистку. Тропы петляли вокруг труб и уцелевших развалин. Несколько из них было «взрослых» – максимально спрямленных, от подворотни к подворотне, посыпанных песочком, чтобы в седьмом часу утра, в неверном свете от окон, не поскользнуться на бегу, спеша на работу. «Детские» тропы исчезали в развалинах. А еще одна тропинка была собственностью местных алкоголиков. Во всяком случае, их я чаще всего наблюдала на этой тропинке, проходившей как раз под моим окном. Она ответвлялась от «химической» тропы и вела в наш подъезд, напротив которого – вино-водочный магазин.

– Вон там, видите, дверь? Званцев имел в виду дверь, от которой начиналась «химическая» тропа.

– Ну, вижу.

– На другой стороне улицы напротив нее – подворотня…

– Напротив – химчистка, а подворотня левее…

Элегантные следователи, сверкающие интеллектом с экранов, покраснели бы со стыда за этого растяпу. Мало того, что он находится в жилом помещении, не сняв шапки, мало того, что, с семи до одиннадцати слоняясь вокруг квартала, не усек, что и как расположено, так он же еще и опять принялся переступать с ноги на ногу, качаясь при этом, как в шторм на палубе!

– Может быть, – согласился Званцев. – Так вот, в этой подворотне стоит машина.

– Очень может быть. Отсюда, знаете ли, не видно.

– Она там стоит. – И Званцев покосился на меня, соображая, неужели я действительно осмелилась съязвить в беседе с представителем угрозыска. Но что еще я могла ему ответить? Я действительно не могла разглядеть машину сквозь стены шестиэтажного дома.