Джорджо Щербаненко - Предатели по призванию

В ней сейчас и находился очень высокий и здоровый человек с очень красивым и мужественным лицом; он наверняка занял бы первое место на конкурсе красоты среди бизонов; на щеках, там, где прошлась бритва, осталась темно-лиловая поверхность, как будто маску надели на щеки и подбородок.

Он сидел на мраморном прилавке возле кассы. На нем были серые с отворотами брюки, ботинки, наверно, пятидесятого размера, рыжеватые и узорчатые, по типу английских, а может, в самом деле английские, и голубая, в самый раз для весны, куртка из добротного материала, тоже, должно быть, английского; единственным диссонансом выглядела сорочка из тончайшего шелка, ядовито-желтая и чересчур кричащая на фоне голубой куртки.

Бизон курил длинную сигарету, но в его лапище она казалась лилипутской. Наверно, он много курил, потому что весь пол был засыпан окурками, и он их не просто бросал, а будто выстреливал; особенно много окурков было на прилавке, где беспорядочно валялись металлический и деревянный тесаки, ножи всех размеров, снятый с потолка крюк, на котором вывешивают туши, и еще маленький острый топорик специально для самых толстых костей. Много окурков попало и на разделочный стол (на нем мясники разрубают для продажи огромные четверти говядины), и на деревянную доску для отбивания мяса рядом с тисками, электрической пилой и мясорубкой.

Было чудесное майское утро, половина одиннадцатого, но в лавке горел свет, потому что все двери были наглухо закрыты и жалюзи на всех окнах опущены. В мясных лавках освещение всегда очень сильное: товар должен сверкать и гореть – вот и здесь были зажжены шесть светильников, заливавших помещение слепящим светом, какой бывает только в операционной.

Великан посмотрел на свои золотые часы в размер будильника, но совсем плоские, – они показывали 10.37; затем руку с часами он запустил в волосы, в черный шлем высотой, по меньшей мере, сантиметра четыре. (Этот шлем из волос был лучшим его украшением.) Великан, казалось, пребывал в задумчивости, и хотя понятие «мысль» плохо применимо к этим маленьким глазкам, зажатым меж тяжело нависшими бровями и мощно выступающими скулами, но все же что-то такое в его сознании происходило, поскольку, посмотрев на часы, он вдруг встал из-за кассы (сигарета почти совсем исчезла в гигантских пальцах) и пошел глянуть через стекло в холодильную камеру.

Сперва он посмотрел на обычную замороженную четверть говядины – единственный кусок мяса, оставшийся в лавке с тех пор, как Ульрико Брамбилла в знак траура (а может, чего-то иного?) закрыл ее и распустил продавцов; потом перевел взгляд на голые ноги Ульрико Брамбиллы и все его голое тело, распростертое на полу, вплоть до головы или до того, что некогда было головой, а сейчас могло ею считаться потому лишь, что находилась на шее, однако было так обезображено кулаками бизона, что даже по геометрическим контурам никак не походило на голову; кровоточащие уши были почти вдавлены в виски, нос представлял собой огромную опухоль, а рот напоминал клоунский, нарисованный от уха до уха. Рука Ульрико Брамбиллы лежала на полу в неестественном, перевернутом положении: бизон сломал ее еще час назад с помощью простого надавливания (в сущности, чтобы сломать руку, большой силы не требуется, даже такую крепкую руку, как у Брамбиллы, надо только знать, где надавить, а бизон знал).

По телу Ульрико Брамбиллы пробегала дрожь, что доставило великану удовольствие, во всяком случае, выбритые лиловые щеки немного раздулись; потом он перестал глядеть в стекло, прошел к разделочному столу, над которым на крюках висела белая куртка (мясники надевают такие за работой) и прежде белый, а теперь весь заляпанный кровью передник; надел куртку и передник, доходивший ему до лодыжек, аккуратно повесил на ручку стеклянной двери свою голубую куртку и вернулся, можно сказать, на круги своя – рывком распахнул дверь в холодильную камеру.

Ульрико Брамбилла посмотрел на него (хорошо видеть из-за запекшейся возле глаз крови он не мог, но все же смутно увидел) и потерял сознание. Когда-то его называли Бычок, и он тоже был сильный малый – одним ударом мог забить быка, но это было давно, в войну, а здесь, в лавке, он встретился не с человеком, а с камнедробильной машиной.

Бизон взял Ульрико за лодыжку и выволок из холодильной камеры, протащил по белым плиткам пола, которые всегда блестели чистотой, а теперь были все в темных пятнах крови – крови владельца лавки. Бизон принес пилу, затем подошел и сел рядом с окоченевшим мясником.