Джорджо Щербаненко - Юные садисты

Дука отказался. В какой-то мере он тоже был шахматист и не желал искусственного, химического сна.

– Что толку вот так сидеть и смотреть в пустоту? – заметила она, заранее зная, что это бесполезно: он все равно не станет принимать снотворное.

В четыре утра они еще сидели на кровати, обнявшись, но поверх одеяла, полностью одетые. Дука даже ботинок не снял.

– Который час? – спросил он, уткнувшись ей в шею; галстук сдавил ему шею, пистолет оттягивал боковой карман пиджака.

– Четыре, – ответила она.

Четыре. Где сейчас Каролино? Жив или нет?

Ливия отстранилась, встала с кровати.

– Мне холодно, я заберусь под одеяло.

Она сбросила свитер. Когда стягивала юбку, что-то с грохотом упало на пол.

– Что это? – вздрогнул он.

– Пистолет. Ты же сам велел носить его в поясе.

Дука часто задышал, и губы сами растянулись в улыбке; его душил смех. Ты сам велел ей носить пистолет в поясе для чулок, подумал он, тоже начиная раздеваться, и она свято исполняет твою волю. Он с облегчением снял ботинки, распустил узел галстука, снял рубашку, майку; дыхание его было частым и прерывистым от сдерживаемого смеха.

– Ну хватит! – сказала Ливия, дрожа под холодной простыней. – Не смей так смеяться.

– Как хочу, так и смеюсь.

– Прекрати, иначе я встану и уйду.

Голос был суровый и умоляющий. Он перестал смеяться и забрался к ней под одеяло.

– Прости.

– Согрей меня, – попросила она. – И усни.

Любовью они займутся в другой раз, пообещала она себе. Он согрел ее, но не заснул. Его жесткая щетина царапала шею, а жаркое дыхание щекотало грудь. Он то и дело ворочался, но так и не отодвинулся от нее ни на миллиметр.

– Четверть шестого, – ответила она на его безмолвный вопрос.

Он действительно хотел знать, который час, и продолжал думать о том, где в этот час может быть Каролино.

В местечке за городской чертой, но не близ деревни, потому что в деревне не спрячешься, она остановила машину и, нервно улыбаясь тонкими морщинистыми губами, которые от помады не становились моложе, сказала ему:

– Здесь мы в безопасности.

Вслед за ней Каролино вышел из машины. Шел четвертый час дня; окрестности были туманны и залиты солнцем. Деревьев здесь не было, только голая, необработанная земля, пересеченная гигантскими опорами линии электропередач. Вдали виднелись рисовые поля: в отличие от остальной равнины их покрывал более толстый слой тумана. Каролино даже не понял, что под этими далекими облаками скрыты рисовые поля, да и вообще ему не было до них дела. Гораздо больше его заинтересовал длинный деревянный барак с забитыми окнами и дверями; он с трудом прочел размытые слова на табличке: «ЭНЭЛ. Линия электропередач Мадженты. Сектор 44. Посторонним вход воспрещен. Осторожно, высокое напряжение! Опасно для жизни!»

Каролино посмотрел на вырастающую из тумана опору, на жестяную трубу над крышей деревянного барака, где когда-то жили рабочие, тянувшие линию, и, наконец, на нее, Маризеллу Доменичи.

– Иди сюда, – сказала она. – Здесь никого нет.

И действительно, всего в нескольких километрах от Милана нашлось местечко, где не было никого и ничего: ни городков, ни деревень, ни хуторов, ни дорог (та, по которой они сюда добрались, была колеей от трактора, видимо, возившего опоры). Маризелла остановилась перед забитой дверью барака и улыбнулась парню. Дверь наверняка забили уже давно, потому что весь переплет был опутан плотной сетью паутины. Одного удара ногой оказалось достаточно, чтобы дверь распахнулась.

– Входи, – сказала она, по-матерински ласково подталкивая его в спину, а сама тем временем открыла сумочку и засунула туда руку – пока только чтобы вытащить сигареты, но пальцы с удовольствием нащупали сбоку от пачки холодную сталь. – На это забытое место Франконе набрел в прошлом году. – Она вошла за ним и оставила дверь открытой, чтобы свет просачивался в барак. – Когда-то здесь жили монтажники, а уезжая, все как есть побросали – и печку, и лампы, и керосин. Погляди, там на столе должна быть лампа.

Она закурила среди этой тьмы и пыли; пламя зажигалки на миг осветило два длинных стола и несколько опрокинутых стульев. Убирая в сумочку зажигалку, она подумала о Франконе, о том, что с его смертью и для нее жизнь кончилась, но она не даст себя сгноить в вонючей камере, поэтому, положив на место зажигалку, она снова нащупала нож, необходимый ей, чтобы уничтожить одного из очевидцев свершившейся мести; две тонизирующие таблетки, проглоченные в машине, придали ей сил для удара в спину этому сопливому свидетелю, которого она ненавидела еще и за то, что он молод и здоров, а она стара и у нее все в прошлом; удар она нанесла со всей силы, и Каролино, разглядывавший пыльный стол, где, как она сказала, должна быть керосиновая лампа, резко обернулся, не издав ни звука, не чувствуя боли и не понимая, что произошло. И лишь инстинктивно, когда он оборачивался, рука его потянулась к пояснице, куда вошел нож, проткнув пиджак, свитер, рубашку, майку; нащупав нож, рука опять-таки инстинктивно схватила его и вырвала из тела.