Джорджо Щербаненко - Юные садисты

– Расскажи, как ты провел тот вечер.

Он немного опустил лампу, чтобы свет не бил парню в глаза: в полумраке тому будет легче врать. Дука иногда даже нравилось вводить в заблуждение этих несчастных идиотов, считающих себя прирожденными хитрецами.

– Я ничего не делал, синьор, я ни при чем!

– Да я знаю, что ты ничего не делал, но ты расскажи, что видел.

Услышав такой спокойный голос, парень, должно быть, решил, что полицейский просто олух.

– Я и не смотрел даже, мне было страшно, – смиренно отозвался он.

– Ну как же, Этторе, ведь праздник длился почти два часа, – невозмутимо возразил Дука. – Не стоял же ты все два часа, отвернувшись к стенке, только бы ничего не видеть? Ну, не смущайся, расскажи, что видел!

– Ничего не видел, – повторил парень.

– Так. – Дука встал и обошел вокруг стола. Маскаранти сглотнул ком в горле. Вот сейчас Дука придушит этого щенка, а он, Маскаранти, не сможет ему помешать, потому что доктору Дуке Ламберти никто не в силах помешать, но, с другой стороны, если доктор Дука Ламберти хоть пальцем тронет кого-нибудь из этих ребят, то его величество Карруа вышвырнет доктора Ламберти вон из полиции.

Но Дука не тронул парня, только подошел к нему, взял со стола пустую бутылку, вылил себе на ладонь оставшиеся капли и поднес ладонь к его носу.

– Тогда понюхай вот это, потому что в комнате, наверное, запах уже не чувствуется, и скажи, пил ты в тот вечер анисовый ликер или нет.

Он провел ладонью по носу и губам парня; тот закашлялся и с трудом выдавил:

– Я не хотел пить... меня заставили... Они засунули мне бутылку в рот и сказали: пей!

– А кто тебя заставил?

– Не знаю. Все. Их же много было.

Двойная ложь, подумал Дука. Врет, что его заставили пить, но даже будь это и правдой, не мог он не запомнить, кто из приятелей заставлял его. Какие же они все-таки тупицы!

– И ты ничего не видел из того, что твои приятели делали с вашей учительницей?

– Нет... почти ничего, – пробормотал парень, давясь кашлем (анисовый ликер попал ему в дыхательное горло).

– Что значит «почти»? Что-то ты все же видел?

На этот раз естественного кашля у него уже не получилось.

– Да, синьор, я видел, как ее раздели, но мне стало страшно, и больше я не смотрел.

– Обычно в твоем возрасте не отводят глаз от голой женщины.

– Мне стало страшно, они засунули ей платок в рот, чтоб не кричала, и я не хотел на это смотреть.

– Но если ты видел, как ей засунули платок, значит, должен был запомнить, кто это делал.

– Я... – «Мальчик» Этторе Доменичи покраснел, весь покрылся испариной (иногда от страха бросает в жар) и наконец решился: – Да, я видел.

– Кто же?

– Не знаю, я боюсь ошибиться, но, по-моему, это Фьорелло.

– Ты хочешь сказать, Фьорелло Грасси? Вот этот? – Дука достал из папки предварительных допросов протокол допроса Фьорелло Грасси с фотографией.

– Да, синьор, он.

Минуты две Дука Ламберти молчал. Все присутствующие тоже молчали, хотя они и до этого не проронили ни звука. А он изо всех сил старался не поднимать глаз на парня, иначе ему бы не удалось погасить клокочущую внутри ярость.

– И кто принес в класс бутылку анисового ликера, ты, разумеется, не знаешь? – спросил он наконец.

– Нет, не знаю.

Еще одна пауза, покороче. Дука вытащил из ящика лист бумаги, ручку, положил их перед подследственным и сказал:

– Ладно, допрос окончен. Начинается письменный экзамен.

Парень посмотрел на него удивленно и даже попытался улыбнуться.

– На этом листке ты мне нарисуешь то, что я скажу. – И сказал, что нарисовать, в самых неприкрытых выражениях.

Этторе Доменичи снова покраснел, но не от стыда, а от страха, который внушал ему голос Дуки.

– Только не уверяй меня, что никогда этого не рисовал, – предупредил Дука его возражения.

Парень дрожащей рукой выполнил приказание.

– Так, а теперь то же самое, только женского рода, – велел Дука. – Понял, или тебе сказать, как это называется?

Этторе Доменичи изобразил женские бедра и требуемый объект.

– Молодец. Теперь я буду диктовать тебе фразы и отдельные слова, а ты знай себе пиши.

Он продиктовал первое слово, и не то чтобы Маскаранти, стенографист и двое полицейских вовсе не слышали подобных слов, но что-то в них содрогнулось от холодного, отчетливого тона, каким это слово было произнесено.

– Писать? – недоверчиво откликнулся парень.

– Когда говорят пиши – значит, пиши. – Дука стукнул кулаком по столу.

– Да, синьор. – Парень нацарапал слово.