Б. Седов - Дама Пик (Роман)

- А нас тоже трое.

- Ну, это нормально. Трое на трое. Это - почестному.

Наверное, Берендей почувствовал, что дело пахнет керосином, потому что стал часто зыркать на меня исподлобья и переминаться с ноги на ногу.

- А что ты, Берендей, царь лесной, переминаешься? Может, в туалет хочешь сходить? Так сходи. Нам спешить некуда. Параша знаешь, где?

- Знаю.

- Это хорошо, что знаешь. Очень даже хорошо…

Ну, тут его и вовсе заколбасило. Однако стоит, не дергается.

- Та-ак, - продолжил я экзекуцию, - вас, значит, тоже трое было. И все ребята молодые, крепкие, вроде тебя?

- Нормальные ребята, обычные.

- А старуха та, наверное, метра два ростом, здоровая такая и с косой. Да?

Берендей удивился и ответил:

- Да нет, обыкновенная старуха, в кресле с колесами.

- Это что, спортивное такое кресло? Для гонок? Тогда у нее руки накачанные должны быть.

- Да какое там спортивное, - заныл Берендей, чувствуя, что подкрадывается жопа, но неизвестно еще, какая именно и с какой стороны, - обыкновенное инвалидное кресло для этих, как их… для парализованных.

- А-а-а… Старуха, значит, парализованная. Жаль. Ну, тогда внучка лет двадцати и айкидо занимается.

- Какое там айкидо, - позволил себе усмехнуться Берендей, - девчонке и десяти лет не было, классе в третьем учится, наверное.

- Ну, не скажи, - глубокомысленно заметил я, - боевым искусствам иногда с шести лет обучать начинают. Правда, не здесь, а где-нибуль в Шао Лине… Ну, тогда, значит, пацан этот двенадцатилетний с волыной был. Не иначе.

- Не было у него никакой волыны, он на кухне ножик схватил, когда Бывалый девчонку эту на диван завалил.

- Девчонку - на диван? - переспросил я, чувствуя, как в районе солнечного сплетения начинает собираться тугой адреналиновый узел, - а он что, по мохнатым сейфам, что ли? Хотя у девчонки этой сейфик должен быть гладенький, нежненький, маленький… Что скажешь? Любишь такие сейфики?

- А кто ж их не любит, - ляпнул Берендей, и я увидел, что он сразу же пожалел о сказанном.

Все, решил я для себя. Я вам обоим сейчас сделаю. Я, бля, изменю вашу судьбу раз и навсегда. Но не будем спешить.

Я прикурил новую сигарету от окурка старой и спросил:

- Пацан, значит, с ножиком кинулся… Ну и что дальше?

- А Бывалый дал ему раза, он и скопытился.

- Что значит - скопытился?

- А ударился головой об угол тумбочки, и все.

- Убился, стало быть?

- Ага, убился.

- Понятно. А старуха?

- А она от инфаркта крякнула, когда я ее привязывать стал. Да ей и так уже пора было, зажилась, старая галоша.

Он пренебрежительно хмыкнул.

- Ну, пора, так пора. Так Бывалый девчонкуто натянул?

- Натянул.

- А потом менты приехали. Так?

- Так.

- И, значит, вы так ничего и не успели прихватить?

- Ничего. Свалили только в скатерть барахло всякое мелкое с тумбочки, колечки там всякие, потом деньги в вазе лежали, ну еще кое-что… Да не успели. Не было нам фарта в тот день.

Я помолчал, подавляя в себе дикое желание убить этого подонка прямо на месте, и медленно произнес:

- Да. Вам не было фарта в этот день. Точно. Это был самый несчастный день в твоей жизни. А подельники твои?

- Бывалого мент грохнул из Макарова, причем не при сопротивлении, а просто так, когда увидел девчонку на диване. Падла ментовская, он ведь не имел права! Скажи, Знахарь, не имел ведь, правда?

- Конечно, не имел. Это только ты имел право вломиться в хату и устроить там все это. А третий? Кто там у вас третьим был?

- Чапаев. Ну, кликуха это. А так - Вован Шадурский.

- И где он сейчас? - В другой камере. - Хорошо.

Все было сказано, и пора было выставлять оценки в дневник.

В камере стояла мертвая тишина.

Я уже знал, что ждет этих двух, нет - трех ублюдков.

Но они пока не знали.

И, признаюсь, я испытывал некоторе удовольствие, заставляя Берендея с Шустрым стоять передо мной и слушать мое молчание. Да, я испытывал жестокое удовлетворение и продлевал его, не торопясь объявлять свое решение. И, если бы обстоятельства были другими, я приказал бы моим воинам посадить этих двух мерзавцев на колья. И чтобы не сразу, а медленно. чтобы свежеоструганный, аккуратно заточенный, тонкий ствол дерева входил Берендею в очко часов пять. Чтобы он медленно разорвал его внутренности, прошел через грудную клетку, отодвинув в сторону сердце и легкие, и вышел через его поганое горло. И чтобы потом этот острый деревянный кол прополз сквозь его мозг и уперся в макушку, но только с внутренней стороны.

Жаль только, что он не смог бы жить до самого конца…