Джонатан Литэм - Сиротский Бруклин

– Ты закончил? – спросил он.

Я молчал. Мы съехали с хайвея и свернули на авеню Декалб.

– Где госпиталь? – спросил Фрэнк, так и не открывая глаз.

– Мы уже почти подъехали, – ответил Кони.

– Мне нужна помощь, – проговорил Минна тихо. – Я тут у вас умираю.

– Ты не умираешь, – возразил я.

– Прежде чем мы попадем в палату «скорой помощи», ты не скажешь нам, кто это сделал, Фрэнк? – спросил Гилберт.

Минна ничего не ответил ему.

– Они пырнули тебя ножом в живот, бросили на кучу этого долбаного мусора, Фрэнк! Ты хочешь сказать нам, чьих это рук дело?

– Подъезжай к пандусу для машин «скорой», – велел Минна. – Мне нужна срочная помощь. Я не хочу ждать в какой-нибудь дурацкой комнате ожидания. – И повторил: – Мне нужна срочная помощь.

– Мы не можем подъехать к пандусу, Фрэнк.

– Ты что, вообразил, что и здесь тебе нужен специальный пропуск? Ты, протухшая отбивная! Делай, как я сказал!

Я судорожно сжал зубы, а мой мозг произвольно заработал: «Парень въехал на пандус для „скорой“, пырнул долбаный живот „скорой“, сказал: „Мне нужен немедленный удар в кучу мусора“, а из чертовой палаты ожидания ему отвечают: „Подождите минутку, кажется, у нас тут есть долбаный удар в коридор неотложбивной, отбивно-тухлой, осьмитухлой, тухлоногой“.

– Тухлоногой! – закричал я, чувствуя, что мои глаза наполняются слезами.

– Ну да, – проговорил Минна, улыбаясь. А потом простонал: – Так и есть, твою мать.

– Кто-то должен помочь вам обоим в вашем несчастье, – пробормотал Кони, когда «линкольн» въехал на пандус для «скорых», расположенный на задах Бруклинского госпиталя.

Завизжав тормозами, наша машина сделала круг и рванула под знак «Не въезжать!», а потом Кони остановил ее около открывающихся в обе стороны стеклянных дверей, на которых было написано: «Только для машин „скорой помощи“. Возле Гилбертова окна тут же возник тип в прикиде охранника и постучал в стекло. Из-под его шляпы торчал перехваченный шнурком „хвост“, у него были холодные глаза, в руках вместо ружья он держал палку, а на груди было кокетливо вышито его имя: „Альберт“. Ни дать ни взять форма дворника или механика. Кстати, китель был на несколько размеров велик этому костлявому верзиле.

Кони открыл дверцу машины вместо того, чтобы просто опустить стекло.

– Уводите отсюда вашу машину! – приказал Альберт.

– Посмотри на заднее сиденье, – промолвил Кони.

– Да мне наплевать, что у вас там. Этот вход – только для машин «скорой». Так что отваливайте отсюда.

– Вот что, Альберт, – остановил его я. – Этим вечером мы и есть «скорая». Лучше принеси носилки для нашего друга.

Минна выглядел ужасно. Он обескровел – в буквальном смысле слова, и в этом можно было убедиться, когда мы вытащили его из «линкольна». Его кровь пахла приближающейся грозой, пахла озоном. Двое студентов, одетых, как и врачи, в зеленые пижамы с прорезиненными нарукавниками, забрали у нас Минну, занесли его в госпиталь и уложили на стальную каталку. Рубашка Фрэнка была изодрана, и так же был изодран он сам. Кони вернулся в машину и отогнал ее в сторону, дабы не выводить из себя охранников, а я последовал за носилками внутрь, несмотря на слабые протесты студентов. Я шел рядом с носилками, не сводя с Фрэнка глаз и похлопывая его по плечу, словно мы разговаривали где-нибудь у него в агентстве или просто брели по Корт-стрит, держа в руках по куску пиццы. Как только каталка остановилась в отгороженном отсеке палаты оказания неотложной помощи, студенты оставили меня в покое и занялись Минной.

Фрэнк открыл глаза.

– Где Кони? – спросил он. Его голос теперь напоминал свист проколотого воздушного шарика. Тому, кто не слышал, как громко он всегда звучал, ни в жизнь бы не догадаться, что у человека мог так сильно измениться голос.

– Возможно, его не пустили сюда, – ответил я. – Я и сам-то не должен здесь находиться.

– М-м-м…

– Гилберт – «Съешьте меня, йафф!» – кое о чем спрашивал тебя, – напомнил я. – Может, ты все-таки захочешь сказать, кто это сделал, пока мы тут ждем?

Студенты возились с его рубашкой, отрезая куски ткани длинными ножницами. Я отвел глаза.

Тут Минна снова улыбнулся.

– У меня тоже есть кое-что для тебя, – прошептал Фрэнк. Я наклонился к нему, чтобы получше расслышать его слова. – Я… вспомнил еще в машине. Осьминог и семиног сидят на заборе. Осьминог упал, кто остался?

– Семиног, – тихо ответил я. – Фрэнк, кто это сделал?

– А помнишь тот еврейский анекдот, который ты мне рассказал? О еврейке, которая едет на Тибет, чтобы повидать Верховного ламу?