Игорь Зарубин - Привычка убивать

От нечего делать Клавдия стала машинально просматривать большую и бестолковую кучу разных квитанций, справок, рецептов, записочек, открыток и старых писем.

Здесь были и фотографии. И на них сам Смирнов впереди хора открывал усердно рот.

«Мужчина и женщина — вот убийцы», — не к месту вспомнила Клавдия откровения женщины-экстрасенса. Еще подумала, что и эту версию надо отработать, как наткнулась вдруг на документ, который должна была бы заметить сразу, который и мог быть ключиком ко всему.

«Мамочки родные, как же я раньше не подумала? — удивлялась простоте объяснения Клавдия. — Ну конечно, это он, родимый, самый больной вопрос…»

— Ну что, ребята, закончили? — вдруг заторопилась она. — Давайте собирайте вещички для экспертизы, и поехали. Вот эту бумаженцию приобщите.

— А что это, Клавдия Васильевна? — взял из рук Дежкиной документ оперативник.

— Самый больной вопрос, — загадочно ответила Клавдия. — Квартирный…

На Пироговку, в морг, Клавдия приехала для очистки совести. Окончательное заключение будет идти из этого скорбного места до прокуратуры месяц, если не больше. Если следователь уж очень торопится, он включает свои дружеские или блатные каналы. Но самый верный путь — ехать к патологоанатомам самой.

Конечно, это своего рода пытка, довольно серьезное моральное испытание, но Клавдии хотелось дело Смирнова закончить побыстрее. У нее еще этот Худовский на шее, у нее еще столько других дел, в которых нужно кропотливое копание в мелочах и деталях, а тут ей теперь все представлялось более или менее ясным. Поэтому, да, на Пироговку Клавдия ехала для очистки совести.

Как только Клавдия входила сюда, ей казалось каждый раз, что, вдохни она полной грудью, выблюет не только сегодняшний завтрак и обед, но и всю пищу, принятую за месяц. Но хоть дыхание она сдерживала, старалась дышать только ртом, все равно ей казалось, что тяжелый трупный запах просто липнет к лицу, рукам, одежде. Это чувство брезгливости вполне возможно объяснить, хотя, если честно, запаха особого в морге не было.

— Женя! — тихо позвала Клавдия знакомого патологоанатома Сивцева, с которым, кажется, была знакома с тех пор, как работала в районной прокуратуре.

Женя как раз весело рассказывал что-то молоденькой сестре, а та, забыв о мрачном соседстве трупов, заливалась от души, обнажая ровные белые зубы.

«Старый кобель, — подумала про Сивцева Дежкина. — Тоже нашел себе молодуху!»

Клавдия, конечно, после недавних событий относилась к такого рода ухаживаниям резко отрицательно.

— Клава! — всплеснул руками Сивцев. — Какими судьбами?

— Это ты вскрытие делал Кокошиной?

— Кокошина, Кокошина… А, это та, которую в лоб укокошили, — не очень остроумно скаламбурил Женя.

Тем не менее шутка молоденькой сестре показалась просто выдающейся. Она аж согнулась от смеха.

— Пойдем, госпожа следователь! — Окрыленный успехом, Сивцев гоголем зашагал впереди. — Тебе показать или рассказать?

— Расскажи, — махнула рукой Клавдия.

Сивцев покопался в бумагах, выдернул нужную и зачитал, импровизируя в довольно игривой манере:

— Девушку твою, прости, даму, убили ударом ножа в лобную часть черепа. Согласись, пробить лобную часть — это Илье Муромцу разве что под силу. Кроме того, на теле осталось девять глубоких порезов, нанесенных, скорее всего, тем же самым ножом. Странно было бы живодеру менять орудие производства. Впрочем, это уже не моя епархия, но ширина всех ран идентична. Раны в районе шеи, груди, живота и бедер. Ну, влагалище, кстати, индийцы называют его не так казенно — цветок любви, — так вот этот цветок был аккуратно, повторяю, аккуратно зашит грубыми нитками в четырнадцать стежков. Такой, понимаешь ли, рукодельник. Первый удар был нанесен сверху и слева по отношению к даме. Смерть наступила, судя по всему, мгновенно. Остальные удары имеют другой характер, потому что, возможно, наносились уже по лежащему телу. Дама, кроме всего, страдала не ярко выраженным геморроем. Были и еще проблемы со здоровьем, но мне бы такое здоровье, когда она была жива, разумеется. Значит, можно вполне окончательно заключить, что у дамы смерть наступила от аллергии к стальным остро отточенным предметам.

Клавдия, слушая всю эту муть, только отрешенно кивала. Ничего нового, кроме геморроя. Была одна странность — Смирнова сильным, как Илья Муромец, не назовешь. Но Клавдия знала, что сила — понятие весьма относительное. Сколько раз прокалывалась именно на этом утверждении, а потом оказывалось, что хиляк в подобные минуты мог своротить горы, а сильный, наоборот, не мог поднять и пушинку.