Елена Арсеньева - Повелитель разбитых сердец

Ходкевич, всегда стоявший далеко от Белого движения, ничего не слыхал про катастрофу на «Лукулле». Однако он моментально заметил, как изменились при его рассказе мы с Максимом. Я не смогла удержаться от того, чтобы не начать озираться с ужасом, как будто зловещая Елена Феррари уже стояла у меня за спиной, выставив свой маленький черный «браунинг». Максим тоже выглядел встревоженным. Мы несколько успокоились, только когда Ходкевич сказал, что этой особы не видно вот уже три месяца и что вполне может статься, она покинула Берлин.

И вот теперь мы узнали, что она покинула не только Берлин, но и этот мир. Революция, которой она отдала себя, пожрала ее!

Ну что ж… я не могу сказать ничего, кроме – слава богу.

Слава богу!

Со времени появления в нашей жизни Елены Феррари – пусть и незримого, в том разговоре в Берлине, – прошло пять лет. Чужбина – не родина, но мы постепенно привыкаем к жизни здесь. Наши дети говорят по-французски так же хорошо, как и по-русски… впрочем, и мы с Максимом уже давно освоили язык, который некогда казался нам непостижимым. Из чисто исследовательского интереса я даже прочла дневник Шарлотты Лепелетье.

Во всей нынешней нашей жизни есть толика безумия. Думаю, им заразила нас, словно смертельным вирусом, обезумевшая Россия. И уж Елена-то Феррари, с ее жесткостью, с ее маниакальным упорством и стремлением к цели, определенно была душевнобольная. Мне приятно думать, что, попадись ей все же в руки дневник Шарлотты и Луизы-Сюзанны Лепелетье, он окончательно свел бы ее с ума. Говорят, маньяки не способны пережить крушение своих надежд. Каково было бы Елене Феррари узнать, что в дневнике Лепелетье нет ни одного слова, которое указывало бы на место нахождения пропавшей картины Давида!

Ни единого слова. Я убеждена: эту картину невозможно отыскать. Ее никто никогда не найдет!

Разве что совершенно случайно.

Классная штука – авиация!

Сегодня около шести утра я была еще около Гранд-Опера в Париже… Там, со стороны улицы Скриба, находится остановка автобуса «Руасси Бас», который курсирует между центром Парижа и аэропортом Шарль де Голль. Первый рейс автобуса в 5.45. Учитывая, что в 7.00 заканчивается регистрация на мой самолет, я как раз успевала. Правда, Николь и ее отец предлагали проводить меня в аэропорт или хотя бы до автобуса, но я отказалась наотрез. Сказала, что хочу-де проститься с Парижем, побыть одна, то да се…

Нет, в самом деле, зачем людям в такую рань тащиться со мной невесть куда? Я им и так обязана за гостеприимство, к тому же они нагрузили меня подарками так, что я серьезно боюсь: придется доплачивать за багаж. Тут и косметика, и бутылка бургундского (коллекционного, между прочим), и множество сыров, в том числе несколько упаковок моццареллы, и кое-какие шмотки мне и Лельке, и даже игрушка для нее – точно такой же клоун Ша, который есть у Шанталь… Всеми этими многочисленными подарками деликатная Николь как бы пыталась загладить свою косвенную вину за неуспех своей миссии свахи. Вопрос только в одном: почему деликатная Николь из всех мыслимых и немыслимых игрушек, которые можно найти в большом-пребольшом городе Париже, выбрала именно этого поющего клоуна Ша, точную копию того, которого Шанталь подарил Максвелл Ле-Труа? Случайность? Или намек на то, что Николь поняла из моих отрывочных, бессвязных и неохотных рассказов гораздо больше, чем я надеялась?

…С тех пор, когда я увидела Максвелла на крыльце дома Брюнов в Мулене, прошло две недели. За все это время от него не было ни одного звонка. Разумеется! Когда я поймала его отчужденный взгляд, то сразу поняла, что между нами все кончено, что он не простит мне предательства.

Именно поэтому я даже не осмелилась подойти к нему тогда и хоть как-то объясниться. Подобрала свой рюкзачок, валявшийся около оживающего Тедди, поцеловала пса в голову – и тихонько смылась, воспользовавшись полной неразберихой, которая царила вокруг убитого Исы, мечущейся, орущей Клоди – и Максвелла, торжественно стоящего на крыльце со своей ошеломляющей находкой в руках.

Уходила я из Мулена тем путем, каким и собиралась, – через Нуаер. Там зашла на почту и позвонила в Париж. Сказала Николь, что должна срочно уехать из Мулена, что дом остался открыт, что прошу прощения… Она меня успокоила: оказывается, два часа назад ее отец выехал туда, чтобы проведать меня, так что дом недолго простоит бесхозным. Не хочу ли я вернуться в деревню и подождать мсье Брюна, который и отвезет меня в Париж завтра или послезавтра, спросила она.