Александр Зорич - Танцы втроем

– Кто-кто. Вот ты мне и расскажи – кто. – Сердито сказал Булавин.

– Видите ли, Глеб Георгиевич…

Я вкратце изложил ему события вчерашнего вечера, не умолчав ни о чем, кроме того, что стреляла Наташа. По этому поводу я, не моргнув глазом, сообщил, что было очень темно и после первой же пули, которая досталась мне, потерял сознание. И это была чистейшая правда.

– М-да, Володя… – протянул Булавин. – Нехорошо получается. Он вроде бы и убийца Рубиной, но его письменных показаний у нас нет, ни черта у нас нет, сплошная неясность. И связь его с Сапегиным какая-то невнятная. И контрабанда эта китайская тоже… Но, – вздернул брови Булавин, – черт с ним, с бухгалтером. Пусть его делом Золотарев занимается. А вот что мне делать с тобой?

Хорош вопросец. Если бы не боль в правом боку, я бы с удовольствием пожал плечами.

– В каком смысле, Глеб Георгиевич? – Спросил я в свою очередь.

– В самом что ни на есть прямом. Ты ведь гулял по кабакам как частное лицо?

– Да, – согласился я, не понимая, к чему он клонит.

– И в больнице ты оказался как частное лицо, Сергей Владимирович, – Булавин хитро подмигнул. – Сосед у тебя, кстати, интересный, заметил?

– Ничего парень, – согласился я совершенно нейтральным тоном.

– Ну так, пожалуй, и лежи здесь спокойненько, как частное лицо. Полечишься, поправишься, Золотарев потихоньку закончит дело, ты вернешься из отпуска и все будет хорошо. Лады?

– Лады, – согласился я. Хотелось бы мне знать, что я принципе мог сказать Булавину, кроме как "лады". "О'кей" еще мог сказать.

– А вообще ты молодцом. И Наташа твоя молодцом. Какую куртку пошила! – Восхитился Булавин, вставая. – Не знаешь, сколько стоит, может, всему Управлению такие заказать?

– Хорошая мысль, Глеб Георгиевич, – опять же согласился я. Общение с Булавиным всегда представляет собой игру в одни, причем отнюдь не в его, ворота.

– Ну ладно, Володя, бывай.

– До свидания, Глеб Георгиевич, – с облегчением попрощался я.

14 мая, 17.22

Кононов закрыл глаза. Цветные круги как в калейдоскопе. Открыл глаза. Сережа крутит ручку настройки переносного телевизора. Закрыл глаза и погрузился в забытье, населенное призраками смоличей, сапегиных и длинноногими брюнетками, в которых было нетрудно признать Наташу Воробьеву. Кононову казалось, что в его правый висок вбит стальной гвоздь, сдвинувший все извилины с их привычных мест. Кто-то распахнул дверь в палату. Или это только кажется? Кононов продолжал лежать неподвижно.

– Сергей Владимирович, вам цветы принесли, – Кононов узнал голос медсестры и поднял тяжелые, словно бы налитые свинцом веки.

Сестра, вертя задом, подошла к кровати Кононова и положила на тумбочку запаянный в целлофан букет. Небольшой и нездешний. Внутри целлофана, на распустившихся чашечках каких-то неведомых Кононову асфоделей покоилась записка. "Цветы из Голландии, адрес такой-то" – оповещала бирка, налепленная на целлофан.

Кононов приподнялся на подушках. Даже не взглянув на цветы, он разорвал обертку, достал сложенную вчетверо записку. Ее чтение он начал с конца. "Любящая тебя Наташа". Это хорошо. Превозмогая головокружение, Кононов прочел и остальное. Три раза, благо читать было особо нечего.

"Миленький, я желаю тебе скорейшего выздоровления. Надеюсь, ты будешь меня охранять во время гастролей в Арабских Эмиратах. Сегодня меня не пустили, надеюсь увидеть тебя при первой же возможности. Мысленно с тобой, любящая тебя Наташа."

Гастроли в Арабских эмиратах… мысленно с тобой… Не пустили… И ни слова о Смоличе. Ни слова о курточке с кевларовой подкладочкой. Ни о чем!

Кононов отложил записку и попросил медсестру пристроить букет, что она и сделала.

– Ты, Сергей Владимирович, прямо как новобрачная, весь в цветах, – рассуждал вслух его новоявленный тезка, указывая на булавинский букет и подразумевая наташин.

– Твоя правда, – буркнул Кононов.

Но тут же пожалел, что буркнул. Нужно быть полюбезнее, если хочешь, чтобы с тобой делились новостями и откровенничали. Начать откровенничать нужно первым. Записка Наташи тоже может пригодиться. Особенно полезно то малопонятное место, где идет речь об Арабских Эмиратах.

– Вот, полюбуйся-ка, – уже гораздо более дружелюбно предложил Кононов, протягивая соседу только что прочитанное наташино послание.

– Это еще что такое? – Оживился тот, разворачивая сложенный вчетверо лист.

– Пас вчера одну бабу, певицу, потом началась стрелянина, сам видишь. Это от нее цветочки.