Андрей Кивинов - Роль второго плана

Сам Жора сейчас гримируется на кухне. Вернее его гримируют. Мажут пудрой помятую физиономию и убирают синяки под глазами. Чтоб зритель смотрел и радовался, а не морщил нос. Поговорить с ним нам не удалось. С Укушенным мы пересеклись в метро, Бориска, по обыкновению, опоздал на пятнадцать минут. К моменту нашего появления на площадке, Георгия уже увели в походную кухню-гримерку, и мы смогли лишь обменяться с напарником лишь приветственными репликами и поздравлениями в честь его актерского дебюта.

Вениамин Лабудянский, облаченный в кожаную жилетку с миллионом карманов, что-то нервно объясняет исполнителю роли трупа. И даже демонстрирует, как и куда надо упасть. Я догадываюсь, что пара дублей уже отснята, но они чем-то не удовлетворили мастера. Заметив меня, он улыбается и протягивает руку. Но тут же переключается назад, к актеру. Мы, дабы не отвлекать и не смущать народ, садимся на подоконник и молча наблюдаем за происходящим. Когда еще доведется увидеть, как снимают настоящее кино?

– Все, приготовились! – командует Лабудянский, – тишина!

Все занимают свои места, оператор склоняется к объективу, покойник оживает и встает к кровати, на которую, как я понимаю, и должен упасть.

Щелкает хлопушка, ассистент произносит номер сцены и дубля.

– Внимание! Готовы?… Тишина, я сказал! Начали!

Актер, схватившись за простреленную грудь, красиво падает на кровать и, раскинув руки, замирает.

– Стоп! Снято! Гениально! – Лабудянский хлопает в ладоши.

Укушенный толкает меня в бок.

– Слышь, Андрюхин, а чего тут гениального? Подумаешь, завалился. Я б тоже смог.

– Это только кажется. Про нашу работу говорят точно так же. Все бы смогли… Пока сами не попробуют.

– А потом, если ему из вертикалки в грудянку зарядят, он вот так не упадет на кроватку. Улетит к стенке, как минимум. Помнишь, мы мужика оформляли, которого жена из ружья завалила? Он на метра четыре отскочил.

– Борис, правда жизни и правда кино это одно и то же?

– Нет, естественно. Но откровенную лажу зачем гнать?

– Это всего лишь рабочий дубль. На экране все будет по-другому.

Ассистент объявляет перерыв для подготовки следующей сцены. Борька достает из пакета термос и бутерброды. Началось… Из кухни появляется Георгий. Грим сделал свое дело, превратив его в откровенного симпатягу. Облачен напарник не в свой темно-зеленый, вечно мятый пиджак, а в легкую спортивную куртку, взятую из реквизита. На поясе блестят наручники, под мышкой контуры пистолета. Вот он – эталон борца с бандитизмом. Правда, чего– то явно не хватает. А, все! Понял. Папки с материалами. Но, правда жизни и правда кино – вещи разные.

Мы не успеваем выразить коллеге наш восторг, его сразу забирает Лабудянский.

– Все в порядке? – интересуется он у Георгия.

– В порядке, – скупо отвечает напарник.

– Ну, и прекрасно. Так, Жора, ты помнишь, что делать? Сцена короткая, ничего сложного. По команде открываешь дверь, видишь Лену, удивляешься и спрашиваешь: «А вы что тут делаете?»

– Да, я помню.

– Тогда пару раз попробуем и начнем снимать.

Репетиция проходит успешно, Георгий все выполняет без запинки, сразу чувствуется, тренировался не напрасно.

– Отлично! – Лабудянский хлопает в ладоши, – начинаем.

Гример припудривает Жоре лоб. Тот подмигивает нам.

– Денег больше проси, – шепчет Борька.

Через пару минут все готово. Действие происходит в той же спальне, только теперь вместо трупа на кровати сидит девушка. Ее я тоже, кстати, видел в каком-то фильме. Мы в кадр не попадаем, поэтому продолжаем сидеть на подоконнике. Что ж, посмотрим, каков наш друг в деле. Надеюсь, он не ударит пудрой в грязь и докажет всему богемному миру, что менты умеют не только бумажки писать и водку пить.

– Приготовились! Тишина на площадке! Начали! Жора, можно!

Распахивается дверь в спальню. Георгий чуть взволнован, что и понятно. Секунду-другую смотрит на актрису, после резко разворачивается к Лабудянскому

– А что мы тут делаем?

– Стоп! Стоп! Жора, смотрим на Лену, а не в камеру. И не «мы», а «вы». Давай еще раз.

– Я не ошибся, Вениамин Антонович, – Жора остается на месте, – я спрашиваю, что мы тут делаем?

Вопрос задан громко, и присутствующие невольно устремляют взгляды на нашего друга.

– Жора, мы снимаем сцену, – Лабудянский растерянно присаживается на кровать, – тебя смущает текст?

– Текст нормальный… Меня смущает моральная сторона вопроса.

– Объясни, пожалуйста, в чем дело? Нам надо работать. Мы и так выбились из графика.