Галина Романова - Длинная тень греха

Все резко дернулись от звука постороннего голоса и разом обернулись ко входу.

Хальченков Виктор Георгиевич собственной персоной стоял у порога гостиной и, премило всем улыбаясь, раскачивался с пятки на носок. За его спиной безликой тенью маялся Дэн, делая Олесе какие-то загадочные знаки руками.

— Добрый, добрый, добрый всем вечер! — продекламировал между тем Хальченков и вошел, тут же повернулся к остолбеневшему Дугову, шутливо поклонился и проговорил: — И вам здрассти, конечно, тоже!

— Как вы сюда?.. — хотел было тот возмутиться, но севший голос ему этого не позволил, и закончил Николай Иванович уже вполне по-человечески: — Могли бы и позвонить в дверь, между прочим.

— Да я и хотел, между прочим! — воскликнул Хальченков, продолжая играть роль развязного нахала. — Потом смотрю, в доме гости! Да какие!.. Думаю, не помешаем же мы с Денисом. И, оказывается, мы как раз вовремя!

— С чего это вы так решили? — Дугов неприятно улыбнулся одними губами.

— А с того, милейший вы наш, Николай Иванович, что я могу ответить на ваш вопрос.

— Это на который? — все еще продолжал упорствовать хозяин дома и ухмыляться продолжал, но глаза тут же будто остекленели, сделавшись совершенно чужими.

— Зачем вам это нужно?! — осклабившись в хищной улыбке, выпалил Хальченков. — Когда я сюда входил, гм-м… с коллегой, то слышал, как вы спрашивали, зачем вам нужно кого-то от чего-то спасать. Ну, там кого от возможного шантажа и неприятной огласки, кого от тюремной камеры… Так ведь? Я не ослышался?

Все присутствующие, кроме Дугова, конечно, разом качнули головой.

— Ну вот, видите! Я не ошибся! Так вот я готов вам ответить на поставленный вопрос. Я скажу, зачем вам это нужно, правда, для этого мне придется процитировать Уголовный кодекс Российской Федерации. Не весь, конечно же, упаси меня, господь, так утомлять присутствующих! Отдельные статьи его, Николай Иванович. Те самые, в соответствии с которыми вы, мой дорогой художник, можете прямиком отправиться в тюрьму. И занять соседнюю с Хабаровым койку!

— Это еще почему?! — вскинулся Дугов и как-то сразу поник, будто сделался меньше ростом.

— А потому, что утаиваете или покрываете от следствия возможного подозреваемого — раз. Утаили факт, что сами находились на том самом месте в момент совершения преступления — это два. Что мне мешает, Николай Иванович, начать подозревать вас? Вдруг это вы убийца и есть?! — Хальченков разошелся не на шутку и, чтобы уж окончательно добить бедного Дугова, извлек откуда-то из карманов наручники и выразительно потряс ими в воздухе. — Так что? Едем?..

— Никуда я не поеду! Не придумывайте, бога ради! — взвился поникший было Дугов, глянул на Олесю и пожаловался. — Ну, до чего же неприятный тип! Как вы только можете с ним общаться… Я никуда не поеду, потому что я никого не убивал.

— Пусть так, — легко согласился с ним Хальченков, усаживаясь за стол напротив Писарева тоже не снимая куртки. — Но вы видели убийцу! И отказываетесь нам его назвать!

Дугова просто сорвало с кресла. Развевая по ветру широченными штанами и рукавами льняного изляпанного краской костюма, он подлетел к столу и с силой обрушил на него кулак.

— Я не отказываюсь вам его назвать! — заорал Дугов, забыв о том, что причислял себя к плеяде истинно интеллигентных людей. — Я не отказываюсь, я просто не могу!

— Почему? — Хальченков, нарочито испуганно распахнув глаза, глянул на Дугова и снова повторил. — Почему?

— Да потому что я его не знаю! Потому что я с ним никогда не был знаком! Марина берегла нас от встреч, понимаете?! Вот поэтому я не могу его вам назвать!

— Так нарисуйте, господи ты, боже мой! — еще минута, и, казалось, Хальченков заржет в полный голос, так его распирало. — Вы же художник, Николай Иванович! Памятью обладаете профессиональной! Я ничего не перепутал по простоте душевной?

— Нет, — буркнул недовольно Дугов, но предложению явно обрадовался.

— Вам и карты в руки! То есть, пардон, кисти… Вон и мольбертик уже как бы наготове. Что вы там творите на сей раз? Кого расчленяете?..

Дугов, оставив без внимания его выпад, минуту подумал, будто вспоминал. Потом скорым шагом вышел из гостиной и вернулся с большим альбомом в руках. Сел снова в то же кресло у камина, отвернувшись ото всех, и принялся рисовать. Рисовал быстро, размашисто. Потом стирал, рвал бумагу и снова рисовал. Все, кто был в этот момент в гостиной, сидели, вытянув шеи в его сторону, и напряженно ждали.