Галина Романова - В любви брода нет

Он стоял против нее с совершенно потерянным видом. В выпачканных грязью ботинках, форменной фуражке, кожаной куртке, с неизменной папочкой под мышкой. Стоял, стиснув побелевшие губы, и глядел на нее такими глазами…

Он стоял и ждал ее решения. Вернее, приговора. Ведь для него ее отказ был сродни приговору на пожизненное заключение его нерастраченных чувств под строгий милицейский надзор. Он, конечно же, справится. Скомкает все внутри себя, и запрет на семь громадных замков, и будет извлекать на свет божий лишь изредка. Страшными одинокими ночами, глядя сухими глазами в темный прямоугольник потолка, он будет снова и снова задавать себе один и тот же вопрос: где он ошибся, что же он сделал не так?..

Господи! Ей стало жаль его! Так жаль, что не окажись они сейчас на улице среди снующих по двору людей, она бы точно поцеловала его. Это называется расчувствовалась?.. Может быть… Но Верочка его пощадила…

— Не будем спешить, Саша, — мягко проговорила она и слегка коснулась его рукава. — Это очень неожиданное признание, и решить что-то вот так, с ходу, я не могу. Я не хочу вас обижать отказом, потому что… Потому что сама не знаю, так ли уж не нужны мне отношения с вами. Я опешила, это факт. Но… вы хороший человек. Я это вижу…

Назаров невесело хмыкнул. Кажется, второй раз за день в нем углядели хорошего человека. Сначала Марина, молодая женщина, ставшая невольным свидетелем в деле об убийстве Шершнева. Теперь вот Верочка.

— А мне сегодня предложили на прежнее место работы вернуться, — вдруг неожиданно брякнул он, когда она замолчала. — Сам начальник предложил. Вот не знаю, что делать. Что посоветуете, Вера?

Она чуть не рассмеялась от облегчения, поняв, что он решил больше не затрагивать слишком сложную тему.

— Это то самое место, откуда вы ушли много лет назад? — Она поправила на плече сумочку и, кивнув подбородком в сторону проспекта, предложила: — Давайте пройдемся, не век же тут стоять…

Они медленно пошли по выметенному тротуару в сторону арки проходного двора. Они лишь изредка обмениваясь незначительными фразами. Назаров вдруг сделался неразговорчивым, то и дело оглядывался. То ли кого высматривал, то ли свое смущение пытался таким образом прикрыть. Перемену в нем Верочка приняла на свой счет. Нельзя было обижать его. Нагородила неопределенных несусветностей, а человеку больно. Ей и вину свою хотелось загладить, и в то же время надежд никаких дарить не хотелось. Поэтому она шла и в замешательстве покусывала нижнюю губу, задаваясь лишь одним вопросом: как можно выйти из этой ситуации с наименьшими потерями для них обоих?..

Узнай Вера, чем озаботился в эти минуты Сан Саныч, она бы разрыдалась от облегчения.

А Назарову не понравился не ее ответ, здесь-то как раз он не усмотрел ничего для себя безнадежного. Не готова она? Время ей нужно? Так ради бога! Он будет ждать столько, сколько нужно. Главное, что он наконец решился и сказал ей о том, что любит.

Нет, его сейчас заботило совсем другое…

Показалось ему или нет, что он сегодня уже где-то видел эту машину? Красные «Жигули», классика, стекла тонированные. Показаться ему не могло. Он видел эту тачку. Но вот где?! Односложно отвечая на Верины вежливые вопросы, Назаров снова и снова прокручивал в уме события сегодняшнего дня. С самого утра, шаг за шагом, он пытался воссоздать в памяти каждый час, каждую минуту. И, кажется, вспомнил.

Двор детской поликлиники, он же двор дома, где проживает Севастьянова Зоя Ивановна…

Он проводил старушку до двери квартиры. Обстоятельно проинструктировал, кому следует, а кому нельзя открывать дверь. И во сколько желательно бывать дома, и когда ходить по магазинам. Хотя бы до тех пор, пока все не утрясется. Он взял с нее слово, что она будет соблюдать предельную осторожность. Спустился по лестнице. Вышел во двор. Внимательно осмотрел стоянку и вот там-то наткнулся взглядом на те самые «Жигули». Классика, красного цвета, стекла тонированные. Он не запомнил номера, но почему-то был уверен, что машина та самая. Как был уверен в том, что в этом дворе она оказалась не случайно. В такие случайности Назаров не верил.

Он понял одно — за ним следят…

— Света, Михалыч где? — Инга Витальевна выговорила ненавистное для Светы имя с обычным для нее интимным придыханием.

— Уже десять минут вас дожидается, — ответила ей секретарь и вымученно улыбнулась Михалычу, внимательно наблюдающему за ней все это время. — Ему зайти?