Галина Романова - В любви брода нет

— Подавай, — легко согласилась Верочка и коварно ухмыльнулась.

Ей ли было не знать, сколько времени рассматривает наше судопроизводство дела, связанные с детьми. Тут вам и роно, и попечительский совет, и еще целая страсть инстанций, которые ему надлежало бы обежать. А там обязательно кого-нибудь не окажется на месте, придется снова побегать и снова просить. Глядишь, и каникулы к тому времени закончатся. И в Ниццу ему придется лететь со своей длинноногой большеротой макакой, оставив сына на попечение матери. И Данилке не придется скрипеть зубами, когда за ужином или обедом та начнет вываливать на стол свои огромные сиськи и скалить направо и налево свой огромный пухлогубый рот. Как же он этого не может понять?!

— Ты все нарочно делаешь, да?! — с отчаянием прошептал Геральд, приблизив свое лицо почти вплотную к ее. — Ты мстишь за мое счастье?! Ты не можешь смириться с тем, что мне хорошо! Вот если бы мне было плохо, ты бы сдалась. Ты бы пожалела меня, как жалеешь всех сирых и убогих. Ты бы специально навязывала мне Данилу, чтобы мне не было хуже, чем есть. А так ты не можешь мне простить моего успеха…

Верочке хотелось выплюнуть ему в лицо то, что в его успехе есть и ее заслуги, но она промолчала. Стеклянные двери тревожно заметались вокруг своей оси, и на ступеньки выпорхнула его новая жена.

Как же ее звали, дай бог памяти?.. Кажется, Ника. Да, точно Ника. Он только что ей напоминал об этом. Победительное имя — Ника. Наверное, красивое и таящее в себе глубокий смысл. У Верочки же оно ассоциировалось с икотой. С затяжной, выматывающей и надоедливой икотой. «Ни-иик-аа», — мысленно растянула она ее имя и совершенно неожиданно для себя и правда икнула. Геральд отпрянул от нее, как от прокаженной.

— Значит, нет?! — воскликнул он, отступая еще на одну ступеньку и делаясь ниже ее ростом.

— Га-арик, проблемы? — проквакала большеротая макака, зацокав каблуками в их направлении. — Нам не доверяют Дана?!

От мерзкого коверкания имени сына у Верочки помутнело в глазах. Она медленно развернулась в сторону Ники. Смерила ее взглядом, способным заморозить ртуть, по достоинству оценив модную ныне стройность и рост. Машинально отметила дороговизну наряда и, четко выговаривая каждое слово, будто объясняла сложную тему трудному подростку, произнесла:

— Моего сына зовут Данила. Данила Геральдович Хитц. И никаких… Никаких именных интерпретаций я не потерплю. Во всяком случае, в моем присутствии!

И, высоко и гордо неся голову, Верочка двинула на автобусную остановку. Как же она была благодарна в тот момент своей учительской выучке! Нет лучшей школы жизни, чем наши средние общеобразовательные учреждения. Чего там только не насмотришься и не натерпишься. Ничего, выжила. И даже научилась справляться и с гневом, и со слезами, и с обидой. Поднимет эдак голову повыше, веки приопустит и чуть тронет губы загадочной улыбкой. И аудитория тут же затихает. Ей даже прозвище дали весьма почетное — Сфинкс. Кое-кто пытался переименовать его в Кобру, но это не прижилось. Верочка осталась Сфинксом.

— Вера, подожди! — снова взревел Геральд на всю улицу и хотел было бежать за ней следом, но потом передумал и, подхватив под руку свою макаку, потащил ее к своей шикарной дорогой машине.

Все это Верочка видела в витринном отражении. Оборачиваться на них было выше ее сил. Да и против ее природы. Она самой себе бы не простила, если бы провожала их взглядом.

Она дошла до остановки. Влезла в подъехавший «пятнадцатый» автобус, который всегда оказывался переполненным независимо от времени суток. Втиснулась на заднюю площадку, ухватилась одной рукой за поручень и лишь тогда выпустила на волю душившую ее горечь. Высокомерное равнодушие, которое ей удалось сохранять в их присутствии, пластилиновой маской поползло с лица, опуская ее рот скобкой и наполняя глаза слезами.

Только бы не зареветь… Только бы не зареветь… Глаза безбожно размажутся, краситься в учительской будет некогда, время потеряно в дебатах с бывшим. А зайти в класс с поплывшими глазами, да еще если там будет этот ужасный Баловнев Алешка… Нет, нельзя превращаться из Сфинкса в развалину. Никак нельзя.

Верочка все же расплакалась. Тихонько так, беззвучно, почти не потревожив туши на ресницах. Тряслась на задней площадке автобуса и, проклиная сегодняшнюю встречу, плакала. Потом автобус остановился в пяти метрах от входа в ее школу, и ей пришлось взять себя в руки. Она влетела в пустующий вестибюль, машинально ответила кивком на приветствие дежурной уборщицы и помчалась в учительскую.