Галина Романова - Большие проблемы маленькой блондинки

Масютин слушал, не перебивая. Все так же, нависнув над ней и держась на одних локтях, внимательно слушал.

— Все? Закончила? — спросил Женька, когда ее силы иссякли вместе с красноречием. — А теперь слушай меня внимательно и запоминай… Мы сделаем именно так, как ты того захочешь. Захочешь уехать, прямо сейчас побегу за билетами.

— Куда?

— А, все равно куда… — Его губы потянулись к ее шее. — А захочешь, пойду с тобой в ЗАГС вместо Витали.

— Как это?!

Вот тут она и в самом деле ужаснулась тому, что натворила.

Господи! Какой позор! Что скажут друзья, гости, родители? А Виталик! Бедный, несчастный Виталик! Он-то чем виноват? Тем, что оставил ее всего на день, а она сразу…

— А так! Мы с ним вместе подъедем к твоему дому на машинах. Которую ты выберешь, в которую усядешься в этом вот платье… — Масютин дотянулся до белоснежного подола и чуть подергал. — С тем и на регистрацию! А, как тебе?

Ей было так себе. Все смахивало на бразильскую мелодраму в духе девяностых. Безутешный Сан-Педро, счастливый Хуанито и обойденная умом Мария…

— Нет, так нельзя, — сказала Жанна тихо, но твердо. — Я не могу так поступить с Виталиком.

— Да ну! — насмешливо протянул Масютин и принялся своим бедром раздвигать ей ноги. — Как ты не можешь с ним поступить, Жанночка? Бросить у алтаря? А то, чем мы с тобой занимались почти всю ночь, это как? Это не поступок? Это девичник, так, что ли? Ты уж определись, миленькая моя, кого и чего конкретно ты хочешь. Определись и…

Ей вдруг стало так стыдно, так мерзко, от правды его, голой и уродливой. Уродливой оттого, что голой, и оттого еще, что за версту воняет безрассудством.

— Жень, а ты хоть любишь меня? Вот замуж зовешь, а любишь?

— Не любил бы, не пришел бы. — Масютин оставался самим собой в любых ситуациях, он и тогда ответил ей именно так: неопределенно, размыто, сама догадывайся.

— А-а-а, тогда ладно. Тогда… Тогда я в ванную, пожалуй. — Жанна выбралась из-под него, он не очень-то и противился. Видимо, почувствовал перелом в ее настроении. Замоталась в покрывало. До-шла до двери и сказала: — Я в ванную, а ты, Женечка… А ты уходи.

Он не задал ей ни единого вопроса. Не попытался возмутиться или призвать ее хоть к нелепому, да ответу. Масютин промолчал, а когда она вышла из ванной, его уже не было.

Ну и пускай! Пускай уходит! Пускай она будет одна, без него, зато… Зато у нее есть Виталик. Виталик, о господи! Она же изменила ему. Она предала…

Жанна билась головой о подушку, на которой до этого возлежала кудрявая голова Женьки, и безутешно рыдала. Рыдала и на второй, и на третий день. К четвергу немного успокоилась. А в пятницу приехали родители вместе с Виталиком. И все снова засуетилось, задвигалось, заулыбалось вокруг нее. Все куда-то отошло в сторону: и угрызения совести, и саднящая боль от невозможности все как-то изменить, сделать все более удачным и складным.

Жанна успокоилась и ночь с пятницы на субботу, вопреки всем правилам, провела у Виталика. Родители, как ни странно, не выразили недовольства. Может быть, поняли, в каком невообразимом смятении находилась их дочь всю минувшую неделю. Может быть, просто приняли позицию современной молодежи, плюющей на все условности. Лишь бы молодым было хорошо.

Виталик же был безмерно счастлив. Излишне возбужден. Необузданно сексуален и напорист. И уснул оттого почти мгновенно.

А Жанна, запершись в ванной, едва ее будущий муж мирно засопел, проревела почти до утра.

Ната оказалась, как всегда, права: Виталик проиграл в сравнении. Проиграл по всем показателям. И теперь Жанне нужно было с этим научиться жить, принимать все, как есть, и даже стараться выглядеть счастливой.

Как только на улице начало светать, она оставила Виталику записку со словами извинения и пошла собираться за него замуж.

Пока ей делали прическу, маникюр, пока прилаживали на голову фату и шнуровали платье, он звонил раз сорок, наверное. И все-таки, не выдержав, явился раньше назначенного времени. Сердце у него, что ли, чувствовало…

В ЗАГС они поехали все же в разных машинах. Здесь свидетели были непреклонны. Потом вместе поднялись по ступенькам. Вместе ступили на огненно-красный ковер. Добрели на негнущихся ногах до стола и уставились на красивую женщину, опоясанную торжественной лентой.

Женщина была очень красивой, это Жанна запомнила. Еще запомнила зеленое трикотажное платье с вшитой по боку молнией. Один из шовчиков чуть подпоролся, и молния с этого края выползала наружу, сильно портя впечатление от красоты женщины и от той торжественности, с которой женщина произносила свою речь.