Галина Романова - Черт из тихого омута

— Хорошо. — Он какое-то время долгим напряженным взглядом смотрел на ее съежившуюся фигурку, потом повторил зло: — Хорошо, дорогая, как скажешь.

Он ушел. Сбросил с себя одеяло и пошел, нисколько не стесняясь собственной наготы, в ванную комнату. Наверное, проживание под одной крышей для Гены подразумевало под собой разгуливание по дому в чем мать родила. Для Сони же это явилось неприятной неожиданностью. А ну как он не станет и вовсе одеваться, что же ей тогда, глаза завязывать?

Она быстро натянула халат и заспешила на кухню. Надо было срочно занять себя чем-то, чтобы не сидеть в кровати и не ждать его возвращения. Вчерашний ужин оставил огромное поле для деятельности. Все осталось на столе — и продукты, и посуда. Разгребать и разгребать! Приготовит ему завтрак и отправит на службу. Он же не может бросить работу только из-за того, что сделал ей вчерашним вечером предложение! А вечером надо будет утащить его куда-нибудь из дома. Хотя бы просто на прогулку. Лишь бы не оставаться с ним один на один долгое время.

Соня металась по кухне, загромождая посудомоечную машину тарелками, подметала, сгребала салфетки, вытирала стол и при этом не забывала чутко прислушиваться к звукам воды в ванной. Хоть бы он догадался одеться…

Гена догадался, но не совсем. Все его одеяние ограничилось полотенцем, обернутым вокруг бедер.

— Тебе помочь? — спросил он запросто, возникая в проеме кухонной двери.

От его слов Соня дернулась, как от удара. Выпрямилась и какое-то время разглядывала его, замерев на полпути к мусорному ведру с веником и совком, полным мусора.

Гена стоял, широко расставив босые ноги. Легонько потряхивал головой, пытаясь стряхнуть с волос капли. Вода стекала по его покатым плечам и рельефным мышцам груди, оставляя влажные прозрачные бороздки на смуглой коже. Наверное, это должно было выглядеть достаточно эротично. И любая другая женщина, Стелка например, сочла бы показательные выступления влажного после душа самца очень возбуждающими, Соня же едва не заорала в голос.

«Может, я лесбиянка?! Господи, что же меня так воротит от одного его вида? Как же… Как же мне жить с ним всю оставшуюся жизнь!»

— Соня, Соня, — Гена догадливо ухмыльнулся. — Я не собираюсь на тебя набрасываться. Все будет так, как ты захочешь.

«И слава богу!» — чуть не проговорила Соня вслух, но вовремя остановилась и лишь спросила:

— Будешь завтракать?

— Кофе, если можно, — пробормотал он, чуть подумал и добавил: — Дорогая…

Покончив с уборкой, Соня сварила кофе. Разлила его по чашкам. Накрыла на стол и быстро села, чтобы не быть у него на виду. Слишком напряженным был его взгляд. Метаться по кухне под его огнем было то еще испытание!

Гена завтракал очень обстоятельно, одним кофе он не ограничился. Он брал белый хлеб. Мазал его маслом, сверху укладывал кусок сыра, затем накрывал его куском колбасы и еще раз хлебом. И вот такой многослойный бутерброд отправлял затем в рот.

— Круто, — не удержавшись, съехидничала Соня, аккуратно отщипывая крохотный кусочек печенья и запивая его маленьким глотком кофе. — Я так с утра не могу.

— Ну, дорогая, ты с утра много еще чего не можешь, — вроде как съязвил в ответ ее нареченный и, заметив, как она зарделась, подмигнул: — А я вот покушать люблю. Ты это учти.

— А что еще ты любишь? Кроме секса, я имею в виду, — и Соня снова покраснела.

— Ну… Так сразу я не могу сказать, — Гена взял третий по счету бутерброд, подлил себе еще кофе и задумчиво произнес: — Много чего люблю. Тебя вот люблю, например. Все, что связано с тобой, люблю. Ну, улыбка там, голос, походка и все такое… Как ты спишь, люблю.

— А как я сплю? — Ей вдруг стало интересно.

— Ты спишь… Красиво спишь, дорогая. Такое ощущение, что ты и не спишь вовсе, а играешь. Я потому и звал тебя по имени, думал, ты притворяешься.

— Еще чего! — фыркнула Соня. — Ну, с этим все более или менее понятно. А что ты еще любишь? Нет, сформулируем вопрос несколько иначе. Чего ты не любишь?

— Я? Больше всего я не люблю неясности, — быстро, словно ответ был готов заранее, произнес Гена и очень внимательно и еще более пристально посмотрел ей в глаза. — Когда происходящее кажется тебе нереальным, а кажущееся — необъяснимым. Когда очень четко улавливаешь фальшь и не знаешь, как это расценивать. Этого, дорогая, я не люблю больше всего.

Разговор сворачивал на опасную стезю. Он мог вылиться бог знает во что. Но Соню это вдруг заинтриговало, и она с деланым безразличием спросила: