Марина Серова - Люблю свою работу

Паша все делал с азартом и неуемной страстью, и я подумала, что он мог бы составить хорошую пару Семенову. Вот только вопрос, хватило бы его страсти на то, чтобы убить человека. Чтобы нанести такую рану, убийце надо было подойти сзади и сбоку, крепко зафиксировать голову Семенова и одним движением перерезать ему глотку. При этом преступник должен был быть как минимум на голову выше своей жертвы. Не исключено, что Семенова сначала сбили с ног, а потом уже лишили жизни, но, анализируя фотографии, я все-таки склонялась к первому варианту, как наиболее реальному.

О профессионализме преступника по одним только фотографиям судить было сложно. С большой долей вероятности можно было лишь утверждать, что человеком он был уверенным в себе и довольно хладнокровным. Намеревался он именно физически уничтожить Семенова, а не защищался и уж тем более — не нанес рану, оказавшуюся смертельной, случайно, в состоянии аффекта.

Ростом Паша на роль преступника вполне подходил, силенок у него тоже хватило бы. Но вот с хладнокровием дела обстояли хуже. Этот, если и был способен пришить любовника, то скорее в приступе ревности, чем в результате холодного расчета.

Пашина причастность к похищению документов также вызывала серьезные сомнения. Каждое действие должно иметь под собой какое-то основание, побудительную причину. А что могло подтолкнуть Пашу к тому, чтобы сбыть за кордон информацию государственной важности? Деньги? Полагаю, Паша имел возможность добывать неплохие средства к существованию иными, менее опасными путями. Шантаж? С Пашиным характером в возможность шантажа слабо верилось.

Но Паша с успехом мог оказаться «засланным». То, что я в жизни еще не встречала ни одного коллеги с нетрадиционной сексуальной направленностью, еще ничего не означало. Кроме того, его голубой оттенок, возможно, был всего лишь «рабочей ширмой», удобной для внедрения. Хотя, с другой стороны, если бы это было только ширмой, как бы он тогда длительное время общался с Семеновым?

В любом случае Паша основательно приковывал мое внимание именно потому, что до сих пор он оставался единственным представителем «Радуги» с выраженными гомосексуальными наклонностями.

Господину директору ничем подобным жена не позволила бы заниматься, это точно, вывела бы на чистую воду как пить дать.

Мрачный Виктор, правда, оставался «темной лошадкой». Да еще откомандированный в Москву заместитель директора, но до этого я в скором времени собиралась добраться, он ведь вот-вот должен был вернуться в Тарасов. Если, конечно, не загуляет в Москве с госпожой Петрушковой. Надо бы разузнать об этом заместителе подробнее, но пока такого случая не представлялось.

Прогулка по свежему воздуху оказала на Петрушкова благотворное действие, и в офис он вошел почти без моей помощи. Правда, от него основательно разило пивом и глаза умиротворенно поблескивали. Но и то и другое рассматривалось окружающими как его обычное состояние и подозрения ни у кого не вызвало.

Чтобы не входить в танцкласс вместе с ним, иначе кто-нибудь, особо проницательный, мог бы раньше времени заподозрить нас в сговоре, я вызвалась привести на коллективный инструктаж Виктора, за что Петрушков был мне крайне признателен, шепнув по секрету, что он «этого бандюгу» почему-то опасается, но наймом сотрудников занимается его жена, а с ней не поспоришь.

За Виктором я помчалась только после того, как удостоверилась, что Петрушков зашел в танцкласс и деру давать оттуда не собирается.

Виктора я нашла в «подсобке» — помещении, забитом инструментами. В «Радуге» он ведал автохозяйством. В распоряжении фирмы был микроавтобус и скромная «пятерка». Виктор также занимался починкой всего, что могло сломаться в принципе, начиная от прогоревшей электророзетки и заканчивая оторванной дверцей стола.

Когда я заглянула в «подсобку», угрюмый водитель трудился, засучив рукава, над неисправным электрообогревательным прибором. Обе его руки до локтей украшали татуировки. Мне очень захотелось рассмотреть их поближе, но войти я не решилась и, с трудом отведя взгляд от плохо различимых на расстоянии рисунков, сказала:

— Шеф вызывает, срочно. Он в танцклассе.

Виктор кивнул и поднялся, одергивая рукава. Удалось мне заметить лишь то, что татуировки представляли собой какие-то символы доблести, которыми нередко помечают себя люди, вошедшие в военное братство или побывавшие в наше мирное время на полях сражений.