Марина Серова - Ваша карта бита

— Они сварили его заживо? — перебила я, содрогнувшись, Артемия.

— Нет. Ошпарили. И заставили нырять, спасаясь от кипятка. Захлебнулся Бонза. Утонул. Безобразие!

Безобразие, прав Артюха. Не знала я, и лучше бы мне этого не знать. Пришлось успокаиваться еще одной, очередной чашечкой кофе.

— Артем, может, врут люди, сочиняют ради живописности? Уж больно зверски все как-то. Слишком изощренно, согласен? Откуда все известно-то стало?

Базан хрюкнул от возмущения.

— Когда это от Грома ты имела недостоверную информацию?

— А Грому откуда…

— От ментов, Юлька! — воскликнул Артюха, до глубины души оскорбленный моим недоверием. — Ведь двойное убийство! Следствие идет. Этих, что с Ивлевым так обошлись, посадят, конечно. Всех собак на них повесят, — махнул Артемий рукой. — Хватит об этом. Уж больно мрачно. На ночь-то глядя… Ты вот что, — он подпер рукой подбородок и посмотрел на меня горестно, — ты лучше покайся, облегчи душу, расскажи, как монокуляр кокнула.

— Это не я. Это Том.

— Кто?

Артемий свел брови к переносице и уставился на меня непонимающе и сердито.

— Том это, кот. Понимаешь, решила я кота завести. Давно хотела. А тут попался мне один, сирота горемычный. Я его — в сумку. Везла, несла… Умаялся он дорогой, изнервничался. А монокуляр в той же сумке был. Дома уже кот из сумки выпрыгнул и в лямке монокуляровой запутался. Испугался, рванулся.

— И что? — не сводил с меня Базан недоверчивых глаз.

— Ну, что! Кот, как конь в упряжке, с лямкой на шее сиганул со стола на пол, а прибор объективом — об угол табуретки. Стеклышко и треснуло.

— Треснуло, треснуло, — ворчал беззлобно Базан. — А все твоя, Юлька, торопливость, неаккуратность. Приборы надо в футлярах перевозить, полагается так, тогда они об табуретки разбиваться не будут. Ты коту уши-то хоть надрала?

— Новоселам уши драть нельзя, — ответила я, — обидеть можно.

Я взяла Базана за руку, погладила ее нежно и попросила жалобно:

— Прости меня, Артемушка. Больше такого не повторится. Томом клянусь!

— Пусть твоего Тома сожрет мороженая килька! — пожелал он, нагнув голову, чтобы спрятать улыбку.