Марина Серова - Ассистент дамского угодника

Вика больше не сказала ни слова. Долго сидела надувшись, укутавшись в ворот своей шубки. Ни она, ни тем более я с этого мгновения уже ничего не могли поделать. Принц на белом коне сам разрушил свой сказочный образ.

— А как же теперь фильм? Как же теперь все то, что ты мне говорил, когда мы ехали сюда? — с болью, почти всхлипывая от слез, напомнила молодому человеку Белохвостова, когда машина, постепенно гася скорость, завернула на перекрестке.

Колеса автомобиля вильнули, и я заметила, как тут же побелели костяшки пальцев Твердовского.

— Я лгал тебе, Вика, — честно признался он. — Я в самом деле тебе лгал. Никакого фильма я не снимал.

Он больше не оглядывался в зеркало, не ждал ее одобрения и улыбки. Он говорил теперь пустоте, дороге, всему тому, что раскинулось в освещенном фарами мраке по левую и по правую руку от него.

— И не было киллеров, не было наркомафии, преследующей тебя? — в приступе изобличающего гнева спросило невозможно наивное существо в валенках. — Он сказал мне, что снял разоблачающий фильм и теперь вынужден скрываться. Честное слово, я считала, что поддерживаю его. Я была с ним по велению сердца, — делилась Вика со мной ужасным открытием.

— Ты отцу позвонить могла? — довольно недружелюбно, как мне показалось, спросила я. — Узнала бы про такого режиссера.

Вика смотрела на меня глазами, переполненными печалью.

— Я верила.

— Молодец, — нехотя ободрила я Белохвостову. — Про наркомафию в нашей стране снимают фильмы три-четыре человека, и их имена знают все, кто хоть немного интересуются этим. Даже я тебе скажу, что Твердовского среди них нет. Куда мы едем, Юрий? Что-то ты все время молчишь. Подозрительно даже.

У меня больше не было ни малейшего желания говорить о кинематографе. Слипались глаза. Я жутко хотела спать, а те проблемы, которые занимали голову моей клиентки, совершенно не трогали сейчас моего отключающегося сознания.

— Сменить лежбище, — спокойно ответил Твердовский. — Если Зотов так крепко стоит на ногах, что его через минуту после задержания выпустили, значит, у него есть свой человек в руководстве МВД. И стало быть, охота уже началась. Нам даже не дадут выехать за пределы Астрахани. Любой пост задержит нас, и мы окажемся в зубах у Зотова. До утра перекантуемся в одном укромном месте, а дальше… Дальше посмотрим.

Миновав бесчисленное количество дорожных колдобин и выбоин, мы наконец-то приехали на небольшую лодочную станцию. Спустились по старому пандусу к затону, покрытому льдом. Потом перебрались по деревянной сходне на небольшое сооружение, чем-то напоминающее картонный домик на понтоне, увешанном спасательными кругами, сделанными из пенопласта и выкрашенными суриком.

Твердовский трижды постучал по люку. В трюме не сразу обнаружилось какое-то движение, но уже минуты через три люк открыл тощий бородач в тельняшке.

Он только и бросил Юрию, оценив цепким взглядом всю нашу компанию:

— Что ж, проходи. Не знаю уж, как ты с ними управишься с двумя, сынок? Ох, молодой ты еще.

Бородач сокрушенно покачал головой и опять скрылся в трюме.

— Дед мой, — пояснил Твердовский. — Моряк в отставке. Сейчас рыбачит. На то и кормится.

Мы дружно спустились в трюм. Трап вел вниз и выводил в тамбур, разделявший два больших помещения. В одном обитал старик. Он сидел в полной тишине. Здесь не было ни радио, ни телевизора… Вообще невозможно было навскидку сказать, чем занимался здесь старик в полном уединении. Он просто сидел, и все.

Во втором помещении было абсолютно пусто. Интерьер оживляли только большой деревянный настил и сапоги-бродни.

— У тебя еда есть? — громко спросил деда Твердовский, когда мы столпились у двери. Юрий появился в проеме, потирая озябшие ладони и вглядываясь в тускло освещенный кубрик, источающий запах ржавеющего железа и солярки. Причем какой-то жженой, словно старик на ней жарил картофель.

Дед сидел в старом кожаном кресле.

— Чего ты хочешь? — Он был невелик ростом и страшно заросший.

— Еды надо. Барышни есть хотят.

Твердовский обернулся на нас, решая, как бы покрасивее за нас попросить, но не нашелся и добавил:

— Христа ради и… И, если можно, выпить, дед. Замерзли очень.

Но это он сказал зря. Старик сразу ощетинился.

— Нету у меня ничего. Иди отсюда и дверь закрой. Вон у тебя есть свой кубрик, туда и иди. И потише там. Знаю я их… С виду барышни, а разорутся потом, как проститутки. Не успокоишь. Да заплатить не забудь. У нас нынче дерьмократия.