Марина Серова - Отпущение грехов

Я решительно поднялась:

– Ну что же… тогда подожди меня здесь, я пойду соберусь. Посмотрим, что там за чертовщина.

Докукин издал неопределенный горловой звук, вероятно, свидетельствующий о некотором облегчении, посетившем его скорбную душу. И начал натягивать на лысеющую – несмотря на молодость – здоровенную башку свой нелепый донкихотский шлем…

Пока собиралась, я непрерывно думала о том, что рассказал мне Николай Докукин. Несмотря на его импульсивность, впечатлительность, рассеянность, противоречивость и явную склонность к ипохондрии и копанию в себе, он тем не менее всегда оставался трезвомыслящим человеком и никогда не увлекался эксцентричными веяниями в жанре оккультизма, мистицизма, магии и прочего большого и малого шарлатанства. И уж тем более Николай никогда не стал бы с таким ужасом рассказывать о совершенно непостижимых с точки зрения здравомыслия происшествиях.

И эта старушка с топором, рубящая собственные руки…

Я взяла трубку телефона и набрала рабочий номер моего старого знакомого – не самого последнего человека в структурах городского Управления внутренних дел. Представившись, запросила у него информацию по летальному исходу в поселке Заречном за такое-то число.

– Одну минуту, Евгения Максимовна, – проговорил он. – Одну минуту…

Ждать пришлось, скажем, не минуту, а несколько больше. Но предоставленная информация была исчерпывающей. Жительница поселка Заречный, Заводской район, Мария Алексеевна Житинкина, 1923 года рождения. Найдена мертвой в собственном доме. На предплечье левой руки обнаружено несколько глубоких рубленых ран. Кость сломана. Экспертизой установлена смерть от обширного инфаркта. Подробнейшее перечисление итогов патологоанатомической экспертизы я почти что пропустила мимо ушей, потому что перечень бесчисленных заболеваний старушки не играл особой роли.

Главное, что она не страдала сенильными психическими расстройствами – маразмом, старческими психозами и так далее. Что в сочетании с фактом нанесения самой себе множественных травм выглядит довольно подозрительно.

Об этом я и спросила у своего информатора.

– Ты знаешь, Женя, – перешел он на неофициальный тон, – лично я полагаю, что даже если сводить подобные случаи к факту насильственной смерти – это все равно чистый «глухарь». Нераскрываемое дело. Этот поселок Заречный – край географии, и живут там в большинстве случаев такие милые люди, что их показаниям грош цена.

Я поблагодарила его и положила трубку.

Часть рассказа Коли Докукина оказалась истинной правдой. Если опускать подробности касательно танцев черных и зеленых змей…

В тот момент, когда я уже выходила из комнаты, зазвонил телефон. Я поморщилась и подумала, что это, вероятно, тот самый назойливый знакомец, который так настойчиво приглашал меня в ресторан, но трубку все-таки сняла.

– Добрый вечер, могу я слышать Женю Охотникову? – прозвучал веселый молодой мужской голос.

– Можете, – хмуро ответила. – Женя – это я. Слушаю вас.

– Как, Женька, ты все еще жива?

Этот вопрос застал меня врасплох – не вследствие своей вопиющей бестактности и фонтанирующего жизнерадостного юмора, который лучился в каждом слове этой фразы. По другой причине. Просто потому, что подобные слова могли исходить из уст только одного человека на земле – моего старого, можно сказать, боевого товарища Кости Курилова.

Правда, старым товарищем его можно было считать только потому, что каждый год, проведенный если не бок о бок, то по крайней мере в одном городе с Костей, можно было считать за десять.

Боевое же наше товарищество действительно закрепилось в боях. Правда, преимущественно между собой.

Большую часть своей жизни он проводил в разъездах. В его крови бурлил так называемый «синдром бродячей жизни». Во многом это объяснялось тем примечательным обстоятельством, что человек по фамилии Курилов все еще находился в федеральном розыске за ряд дерзких краж со взломом, совершенных в период с тысяча девятьсот девяносто седьмого по текущий двухтысячный год.

И взламывал он не какие-нибудь сторожки и платяные шкафы, а новейшие швейцарские сейфы с высочайшей степенью защиты и пожизненной гарантией. Брал оттуда Костя не тривиальные пачки с баксами (хотя и этим, само собой разумеется, не брезговал), а секретнейшую документацию по заказу крупных финансовых группировок, а по отдельным данным – и спецслужб.