Марина Серова - Визит из преисподней

Наконец, по моим расчетам, «живец» достиг пределов видимости складской охраны. Он немедленно подтвердил это радостным восклицанием:

— Вай-вай-вай, избушка! Гарик-джан, куда это тебя нелегкий занес, а? Е-мое, вот так фикус-пикус… Лю-ди!!!

Не переставая взывать к роду человеческому, Гарик через несколько нетвердых шагов загрохотал кулаком в железную дверь. Мы с напарником затаили дыхание…

Перед безмолвной запертой дверью Папазяну пришлось бесчинствовать, наверное, минут пять, так что мы наверху уже начали терять надежду, а бедный Гарик, должно быть, отбил себе все руки. Наконец до нас долетело смутное шевеление, и вслед за этим — глухой голос, заспанный и грубый:

— Чего надо, козел?

Это не был мой знакомец Чайханщик — значит, Акула.

— Мужик, друг! — с воодушевлением завопил Гарик, не выходя из образа. — Открой, ара! Потерялся я, слушай! Гости был, вино пил… Как деревня найти — не знаю!

— Пошел на…!

Слышимость была не ахти, но лучшей в данном случае и не требовалось.

— Зачем ругаешься, ара?! Я к тебе как человек, а ты как собак… Открой, говорю! Лю-ди! — Пришелец затарабанил в дверь с новой силой.

— Ну, е-б-х-ц-ч… я те щас открою!

Григорий вскочил было на ноги, но я удержала его: «Не надо, он сам справится».

Между тем в наушниках звучало лязганье спешно отпираемых запоров, которое не предвещало ничего доброго незваному гостю. Гарик что-то пьяно бубнил себе под нос, по-видимому, он совсем «раскис»…

— Ну, козел?.. — Теперь этот милый голосок слышался вполне отчетливо, хотя Акула старался кричать шепотом!

— Э, э, мужик!..

Холостой свист кулака показал, что первый раз Гарик увернулся; но проделать то же самое и во второй он не мог: для субъекта, едва державшегося на ногах, это было бы уже слишком! Тяжелое орудие Акулы достигло цели — нас буквально оглушили потоки разноголосого русско-армянского сквернословия и шум потасовки. Причем я могла бы поклясться, что вопреки все законам динамики Гарик свалился не наружу, а внутрь распахнутой двери. Ну что с пьяного возьмешь?

— Э, ты что бьешься, козел, а?! — верещал Гарик.

— Да я тебе, сучий потрох, щас кишки выпущу! — хрипел Акула.

— Эй, Акула, стой… — а вот это уже мой друг Чайханщик! — Ты што, в сам дело, как собак какой? Человек кусай! Нэ видышь — человек устал, человек домой нада… Куда тэбэ нада, сынок? Гдэ дом?

Акула пыхтел, но, судя по всему, оставил свою жертву в покое.

— Деревня! Курдюм! — скулил Гарик, шмыгая носом. — Гости был, лес… Шашлик ел, вино пил… Потерялся Гарик-джан, слушай! Два часа иду — ни одной живой душа не встретил, холодный, голодный… А тут твой шакал бьется, чистый акул!

— Да я тебе!..

— Цыц! — рявкнул хриплый тенорок Чайханщика так, что мы испугались за свои барабанные перепонки. — Иды, парень! Туда иды — вдоль Волга, а там дорога вверх найдешь. Там Курдюм. Иды, быстра!

— Спасибо, дядя. Ты человек, ара, слушай! Ушел Гарик-джан, уже ушел. Только свой бешеный козел подержи…

Судя по шлепанью шагов и рыку Акулы, Гарик ретировался с такой скоростью, на какую вряд ли был способен пьяный и избитый гуляка. Наконец-то мы с облегчением перевели дух.

Опять послышался лязг запираемой двери… но микрофон продолжал жить звуками. Только теперь это были звуки внутренней жизни склада! Мы с Гриней победно ударили по рукам и заключили друг друга в объятия.

— Дурак ты, Акула! — Это был, естественно, голос Чайханщика. — Зачем драка устроил?

— Зачем, зачем?.. «Замочить» надо было этого козла, ясно? Удивляюсь я на тебя, Чайханщик, в натуре! Старый вор, авторитетный… е-п-р-с-т… а как все равно дите малое. Заложит он нас!

— Што — «заложит»? Да што он знает? Ништо! Кабы ты ему морда не дать — ушел бы тиха-спокойна и еще бы сказать: какой карош, вежливай человек сторож на склад…

— Вот я и говорю: «замочить» бы, а, Чайханщик? Чудной он какой-то: вроде под градусом, а не пахнет, в натуре… Заложит ведь, заложит, сука!

— Цыц! «Замочить»… А труп куда, умнык? Тэбэ нужен тут куча крикливый армяшка, што ыскать прыдет? Мнэ — нэт! Тэбэ мала мокруха, што Артыст разводыть? А мнэ — во! Мала тэбэ малчик?.. Ты малчик смотреть, Акула?

Я услышала, как Гришкино сердце чуть не выпрыгнуло из груди, не говоря уж о моем собственном. Напарник вцепился в мою руку.

— Да смотрел я, смотрел! Что ему сделается? Спит он, как всегда. Ты ж его накачиваешь этим дерьмом.

Мои пальцы отчетливо хрустнули, и я чуть не завыла от боли, но Орлов этого даже на заметил. Мне снова пришлось повиснуть на нем, чтобы он не сорвался вниз по склону и не разметал по кирпичику Антошкину тюрьму. Святые угодники, что за бешеный напарник мне достался!..