Петр Кожевников - Год Людоеда

Алексей повернул от Дворцовой площади на Невский, остановился у Малой Морской на красный свет светофора и подумал о том, что, наверное, на всем белом свете существует очень мало людей, не имеющих своих особых памятных мест. Для одного это — городской парк, где произошло первое свидание, для другого — старый дом, обнесенный строительными лесами, в котором он когда-то родился и вырос, еще кто-то с умилением узнает двери роддома, откуда выносил свое первое чадо.

У Скунса, как ему было ни странно самому себе в этом сознаться, тоже имелись здесь свои знаменательные места. Так, приближаясь к улице Зодчего Росси, он неизменно испытывал юношеское волнение перед выходом на ринг, вновь испивая коктейль, смешанный из робости и азарта.

На этой улице, во дворе Хореографического училища, в двухэтажном флигеле, когда-то находился боксерский клуб, в который в начале семидесятых пришел испытать свои бойцовские качества выпускник детдома.

Парню повезло. Он попал к одному из лучших тренеров, а в прошлом и боксеров, Юрию Куприяновичу Лупцову. Губительной бедой его блестящего наставника была, правда, неодолимая тяга к рюмке. Говорили, что Лупцов начал пить после того, как перестал выступать.

Юрий Куприянович был похож на героических и властных испанцев с картин Веласкеса. У него было мужественное лицо, украшенное неизменной добродушно-лукавой улыбкой. При этом он был невысокого роста, плотный, а своей обманчивой неуклюжестью напоминал росомаху. С когтистым зверем легендарного боксера роднили также реакция и подвижность. Те, кого Куприяныч удостаивал чести постоять с ним «на лапах», убеждались в этом довольно быстро: стоило незадачливому бойцу на мгновение расслабиться или отвлечься, как по его лицу или корпусу тотчас скользила рука тренера, обутая в тяжелую кожаную лапу.

Снегирев пришел в клуб на Зодчего Росси после того, как его, причислив к неперспективным, отфутболили в двух предыдущих секциях, причем в одной ему так и заявил тренер с заячьей губой: «Ты — старик! — (он произносил: «фтарик!») и, болезненно ухмыльнувшись, добавил: — Для бокфа».

Юрий Куприянович, смерив новичка темно-карими, диковато горящими глазами, спросил: «По харе не боишься получить?» — «Раньше не боялся», — ответил невысокий, худой юноша. «Стасик, проверишь его в конце тренировки!» — мягко скомандовал Лупцов рослому парню с заметно опухшим, словно от слез, лицом. Стас выглядел тяжелее и мускулистее Алексея, на его губах поигрывала полуулыбка — возможно, он пытался подражать Лупцову.

В конце занятия двое парней действительно оказались на ринге. После команды «бокс» Стас бросился на Снегирева и стал дубасить его, как молоточек дубасит колоколец в механизме будильника.

Алексей, не ведавший доселе премудростей спортивного кулачного боя, не понимал, каким образом на него сыплются удары, и не знал, что предпринять против столь агрессивного противника. Попадания в корпус были не особенно чувствительными, а вот каждый удар в голову вызывал обиду и бессильную злобу. После того как Стас угодил Снегиреву в нос, чем вызвал непроизвольные слезы и кровотечение, Алексей так взбесился, что плюнул на правила ведения боя и ринулся на соперника, манипулируя руками, словно заправский жонглер. Стас от столь неожиданной метаморфозы опешил и, прижав перчатки к лицу, а локти к бедрам, ушел в глухую защиту.

Нанеся пару десятков бестолковых ударов, Снегирев выдохся и опустил руки с намерением отступить. Стас в этот момент вынырнул у него из-под правой руки и провел мощный удар левой сбоку. В голове у Алексея завертелось «чертово колесо», и сквозь густой шум, заложивший уши, он различил бодрый голос Лупцова: «Время!» Это означало конец раунда.

— Ну что, Лешка, нужен тебе этот бокс? — спросил Куприяныч Снегирева, когда тот стоял у зеркала и изучал свое опухшее лицо.

— Нужен, — ответил новичок и без обиды посмотрел на тренера: — Можно мне у вас заниматься?

Уже через три месяца знаменитый тренер выставил своего безвестного ученика на первенство завода, к которому относился клуб, и, как бы странно ему самому это ни казалось, Алексей победил, причем у боксера, проведшего, согласно словам комментатора, двадцать девять боев, из которых он в двадцати шести победил, к тому же в трех — с нокаутом.

Через полгода Снегирев выступал уже по первому разряду, но той же осенью его призвали в армию. Ведал ли тренер, какую славную роль сыграли для его подопечного изнурительные тренировки в небольшом боксерском зале и удушливые кроссы по загазованной набережной реки Фонтанки до Пряжки и обратно.