Марина Серова - Дело дрянь

«Господи! Ну почему?! Почему я?!! Я не хочу умирать, тем более в авиакатастрофе! Не хочу-у-у!!..»

Возьми себя в руки, Ведьма, ты еще жива. То есть пока жива — но и это много!..

Самолет накренился, задрожал, словно собираясь развалиться на куски. Я вцепилась в ручки кресла, оцепенев, как иногда бывает в подобных ситуациях. Врезалась почему-то в память совершенно не подходящая случаю картина: один из мальчиков, которого мать прижимает к себе, пытаясь загородить собой от надвигающейся опасности, с ревом тянется к выкатившейся в проход игрушке — яркому заграничному роботу-трансформеру…

Затем весь самолет сотрясает проникающий даже в самые отдаленные уголки удар, и меня накрывает полная неконтролируемого ужаса темнота…

Так, значит, это и есть смерть? Вот так просто? Но почему же ноют ребра и правая рука? Или в раю, а может, в аду — уж не знаю, куда меня занесло, — покойники испытывают все то же, что и в последний миг жизни? И почему пахнет нашатырем и всякой прочей медициной? Где я?!..

Выяснить это можно только одним способом.

Я открыла глаза. В первый миг яркий свет ослепил меня, затем я увидела склонившегося надо мной мужчину с телосложением и внешностью Алена Делона в белом халате.

— Вам уже лучше? — заботливо спросил он, наклоняясь над моим лицом.

Абсолютно идиотский вопрос!

Я с трудом киваю, опасаясь шевельнуться и всякий момент ожидая, что все тело сведет яростная боль. Однако все спокойно. Только продолжают ныть ребра и правая рука. Кажется, никаких серьезных травм нет.

— Вы помните, что с вами произошло? — спросил доктор, рассматривая меня, как заморскую диковинку. Только теперь я заметила, что, во-первых, в палате вместо четверых положенных больных я одна, а во-вторых, кроме доктора, здесь присутствуют еще две медсестры, женщина-врач, осматривающая мою новосоставленную карточку, и двое людей в штатском, явно с военной выправкой.

И все они смотрели на меня, как на непонятно из какой эпохи свалившийся артифакт.

— М-м-х! — Я кашлянула, стараясь отвечать на заданный вопрос. — Не совсем. Я летела в Норильск, потом что-то грохнуло, начался пожар в салоне, удар… и все. А где я?

— В норильской горбольнице. Хозрасчетной, — отвечает врач, словно факт больничной хозрасчетности должен интересовать меня больше всего.

— Значит, жива?.. — Тоже полное идиотство! Ведьма, что ты спрашиваешь, — конечно, жива! На том свете наверняка нет ни больниц, ни норильской горбольницы! Даже и хозрасчетной!

— Да. Вы сравнительно легко отделались! — говоря это, он словно сам себе не верил.

— Так что случилось? — спросила я.

Доктор оглянулся на военных в штатском.

— Вам сейчас нельзя волноваться, — вставила вдруг женщина-врач. — У вас множественные ушибы и слабое сотрясение мозга. Вам нужно поспать еще несколько часов, а потом пройдете процедуры, осмотр, и вас можно будет выписывать.

— Выписывайте, — кивнула я. И посмотрела на доктора, который опять повернулся ко мне.

— Мы и выпишем, если не будет осложнений, — кивнул он, все еще рассматривая меня со странным любопытством. Двое в штатском переглянулись.

— Простите, лейтенант Иванова, — сказал один из них, делая шаг вперед, — меня зовут Сергей Ефремович Горбатенко. — Он вытащил из-под пиджака корочки, которые я не стала подробно рассматривать, остановившись взглядом на его плоском, как блин, обрамленном тоненькой рыжей бородкой лице. — Если хотите, я сейчас расскажу вам, что и как произошло, а потом задам несколько вопросов. Конечно, если вы для этого нормально себя чувствуете.

— Слушаю, — сказала я, сообразив, что лейтенантом меня назвали потому, что в выданном документе фигурировало именно это звание.

Кажется, в голове наконец-то установился необходимый порядок, и теперь я с ужасом вспомнила происшедшее в самолете. Я внезапно поняла, что чудом осталась жива, и только теперь до меня дошел смысл изумленных взглядов присутствующих здесь людей.

— Господи! — воскликнула я, приподнимаясь на кровати и испытывая странное чувство нереальности. — Как же я осталась жива?!

— Вот и мы этому, извините, удивляемся, — произнес Сергей Ефремович Горбатенко, — потому что в живых из всех пассажиров и членов экипажа остались двадцать два человека, причем ни одного из них с состоянием лучше, чем тяжелое. Травмы разной степени и в разном количестве абсолютно у всех. И только вы — целехоньки!

— Понимаете, — вступил в разговор второй, более подтянутого и интеллигентного вида, в очках, лет сорока восьми—пятидесяти, — при авиакатастрофах это очень маловероятно.