Марина Серова - Клиент всегда прав

Я посмотрела на Пинну. Он не отвечал, но по его лицу я поняла, что все было именно так, как я сказала.

— Когда же я вышла на ваш след, — продолжила я, — вы, испугавшись, попытались убить и меня, а затем, когда у вас это не получилось, выкрали у официантки Людмилы Горячевой паспорт, загримировались под нее и поселились в гостинице «Братислава» в номере, соседствовавшем с номером Левицки. Это у вас здорово получилось — вы ведь мастер перевоплощений. Когда Левицки отправилась завтракать, а горничная принялась убирать у нее в номере, вы подсунули пистолет Альберта Дюкина с отпечатками пальцев Левицки под подушку, лежавшую у нее на кровати. Все просто и гениально. Мне кажется, — я повернулась к Веронике, — вашей маме трудно было бы доказать свою невиновность, тем более что на даче она тоже была.

— Какая же ты сволочь, Пинна! — Вероника вскочила с кровати.

— Было ли все так или есть какие-нибудь замечания, а, Александр? — посмотрела я на сжавшего плотно губы Пинну. — Знаешь, этот журнальчик «Плейбой», который я увидела в твоей гримерке… Ведь он навел меня на мысль о том, что ты меня водишь за нос. Так-то. Ты хотел завладеть состоянием Дюкина, женившись на его вдове, да еще и мама-Левицки, которой, как ты сказал мне в приватной беседе, не долго осталось, должна была завещать свое состояние дочери. Неплохое подспорье для семейного бюджета, а?

Его карие глаза, внезапно еще больше потемнев, горели дикой ненавистью.

— А вы, Вероника, зачем вы взяли на себя вину за убийство вашего мужа?

— Он… он… — Вероника уже рыдала, — не замечал меня! — с лихорадочным блеском в глазах выкрикнула она. — Я хотела сыграть хоть какую-то роль в его жизни!

— И вот, узнав, что ваш муж получил смертельное огнестрельное ранение, вы решили присвоить себе роль его убийцы? — уточнила я.

— Да! — губы Вероники дрожали, но говорила она с высоко поднятой головой.

Ее слезы молниеносно высохли, лицо как-то сразу преобразилось.

— И тут мне не дали поучаствовать, — с какой-то горечью и злорадством произнесла она, — и тогда я выступила по телевидению. Я хотела, чтобы каждый узнал, что смерть Альберта — это расплата за его холодное равнодушие, которым он мучил меня все это время! Чтобы все подобные ему типы содрогнулись! Я любила его, а он обращался со мною как с последней тварью! Я хотела отомстить… Не знаю… Наверное, я бы не сумела убить его, но… но… Когда я увидела Берти лежащим на кровати, когда поняла, что он уже никогда не встанет, я почувствовала себя обманутой. Да, да! — патетично изрекала она. — Меня опередили. Меня лишили возможности или помириться с Берти, или наказать его. «Ушел, — вертелось у меня в голове, — опять не соизволив спросить у меня разрешения». О-о! Это было как удар током, как хлесткая пощечина…

Вероника взахлеб рыдала.

— Он обманывал меня с разными девками, с моей матерью! — в отчаянии кричала она. — А я снова упустила его! Не отомстила… Если бы вы знали, что творилось со мною! Я сказала, что убила его, да! И сделала это, потому что сама хотела… нет, не лишить его жизни… Но сделать нечто такое, чтобы он встрепенулся или содрогнулся. Я хотела, чтобы он заметил меня наконец! А убийство… — в ее интонации появилось что-то зловещее, — оно приблизило бы его ко мне, а меня к нему… Только смерть может связать так, что сама вечность будет бессильна разлучить… Я желала стать режиссером жизни, которая мне не принадлежала, потому что режиссер ставит точку, только он может решить, где монтаж закончен и в каком виде фильм выйдет в прокат!

Она выкатила глаза и вращала ими, как помешанная. В этот миг я признала, что Вероника запросто могла убить мужа. Наверное, она просто опоздала, за нее это сделал Пинна. Из разряда жестоких драм это убийство перекочевало в графу примитивного меркантильного интереса. Я остолбенело глядела на эту захваченную страстью женщину, открывшуюся мне в ужасающей макбетовской красоте. Этакая дьяволица!

Мой взгляд скользнул по Пинне, и вся эта театральная мишура поблекла и облетела. Теперь я испытывала желание смеяться. Величественная поза леди Макбет не вязалась с мазохизмом Вероники. И в том, что кто-то опередил ее с отмщением, была скрыта холодная издевка, присущая любой карикатуре. Я отвела от Пинны взгляд, еле сдержала ироничную усмешку и обратилась к ним обоим:

— А теперь я должна сделать несколько звонков. Ты не возражаешь, — снова взглянула я на притихшего Пинну, — если я воспользуюсь твоим телефоном?