Марина Серова - Попытка не пытка

— Ха, ни за что не догадаешься! Там была змеюка, представляешь? Удав или еще кто. Санька говорит — сроду такой страсти не видел, в две руки толщиной. Он от неожиданности даже во весь голос заорал и чуть в штаны от страха не наложил. Змеюка — нырк и к лесу поползла, а мужик бегом за ней! Я как представил…

— Брехня, — отозвалась диспетчерская дама строгим недовольным голосом. — Ты мне мозги глупостями не забивай, не отвлекай. Говори правду: где был?

Мой сон сразу как рукой сняло. Я вскочила с кровати и начала теребить Ксюшу:

— Эй, ты что-нибудь сейчас слышала?

— А чего такое? — села она на кровати, сонно, по-детски потирая кулаками глаза. — По радио, что ли, чего передали? Снова переворот какой? Или поумирали все министры?

— Анекдот рассказали, — ответила я. — Хочешь послушать?

— Ты что, с ума сошла? — удивилась Ксюша. — Ночь же на дворе.

— Да нет. Это ты давай рассказывай, в каком именно месте Санька высадил с поезда твоего «пропащего»? И почему ты скрыла от меня самое главное?

— А ты откуда узнала? — поразилась Ксюша и вдруг захныкала: — Санька просил никому не говорить, у нас с ним отношения…

— Какие еще отношения? Финансовые?

— Наоборот, любовь до гроба. Знаешь, как трудно сейчас личную жизнь устроить? А его ведь уволить могли за то, что он мужика из поезда самовольно выгнал. Он же не знал, что тот какой-то шишка. А потом этот Погорельцев взял и вообще пропал. Прикинь, каково ему?

— Кому? — не поняла я.

— Кому-кому? Саньке. Он и так извелся весь. Боится, что, если начальство узнает, еще и посадить могут, так сказать, за превышение служебных полномочий. А то и вовсе мокрое дело пришьют.

— А он тебе не рассказывал, чего так орал там, под насыпью?

— Да нет, а что там еще?

— Собирайся, — сказала я твердо. — Теперь ты со мной вместе везде кататься будешь. Прошвырнешься на куче угля — глядишь, и врать будешь меньше. Мало тебя все же тогда Костик потрепал, голубушка.

— Вот здесь примерно дело было, — сказала Ксюша, когда машинист притормозил тепловоз и мы сошли на ничем не примечательную насыпь. — Здесь, на этом участке, поезд у каждого столба останавливается. Ну и чего дальше будем делать?

На этот вопрос я ответить пока не могла и только внимательно огляделась вокруг.

Сразу же за насыпью начинался лес, за которым виднелись какие-то домишки. Что-то похожее на небольшую деревеньку. За деревенькой по холмам снова поднимался лесной массив.

— И не знаю даже, чего здесь поезд тогда остановился, — удивленно заметила Ксюша, тоже озираясь по сторонам. — Тут и станции никакой нет. То ли встречный пропускали, то ли еще чего — сейчас уж и не вспомню. А тут у них с Санькой как раз страшный скандал вышел. Он у меня горячий, а этот тоже на принцип пошел.

Обычно поезд почему-то сразу после Крапивинска останавливается — то контроль какой-нибудь, то еще какая-нибудь заморочка — и почему-то всегда на восемьсот шестидесятом километре…

— Насчет этого километра я в курсе, — припомнила я своих недавних знакомых. — Со здешними скорпионами мы особо разберемся. Ну что же, пошли через лес к той деревне. Может, там что-нибудь узнаем?

— Ну вот, и чего это я теперь должна таскаться по каким-то захолустьям, — заныла Ксюша. — Как будто я сыщик. Я чай людям должна подавать, постели разносить, титан греть…

— Знала бы ты, сколько мне пришлось побегать из-за твоей конспирации — молчала бы, — остановила я ее строго. — И потом, учти — теперь от того, найдем мы Погорельцева или нет, зависит и судьба твоего Саньки.

Моя сестрица сразу же прикусила язык и сделалась безропотной, как овечка. А я подумала: вот она, великая сила любви! На что только не толкает она бедных женщин, готовых грудью защищать своих беспутных сожителей. Молчать, но не сдаваться!

Ведь если бы не случай, в жизни бы не узнать, как все было.

Первым делом я обошла и подробно осмотрела всю насыпь. Ничего особенно примечательного — обычный придорожный натюрморт: целлофановые пакеты, бутылочные осколки…

Странная выработалась привычка у нашего народа, путешествующего в поездах, — с лихостью швырять в окно объедки и мусор, зная, что все равно в этом месте не жить, а может быть, никогда и не видеть. А хоть бы даже и жить.

Признаться, меня слегка замутило, пока проводила необходимый осмотр. Ксюше-то что! Она сидела на насыпи, подставив солнцу ноги и руки — загорала, мурлыкала под нос какую-то песенку и была похожа в этот момент на рыжую кошку. Наверное, вспоминала своего бешеного милиционера.