Марина Серова: Последний загул

Сегодня же огорчила ее Раиса известием о неожиданно привалившей работе.

— Вот тебе и базар! Вот тебе и стирка! — досадовала она.

Надо было поспешить, пока мальчишки да чего греха таить — и мужики тоже — не повыползали из своих домов. Слух о гулянке разойдется по деревне быстро, вполне могут нагрянуть в опустевший под утро дом для того, чтобы поживиться кто чем из оставшегося съестного и питейного, смотря по вкусу. А там, глядишь, прихватят что-нибудь по мелочи из добра. Тем более если хозяева двери и окна закрыть забыли и смотались все, без остатка.

Повязавшись платком, надев просторную полинялую куртку и прихватив на всякий случай сумку с несколькими прочными мешками, Любовь Андреевна прикрыла за собой калитку и быстрыми шагами направилась в сторону господского дома, как называли деревенские дачу Роговых. Матвей, как всегда, увязался следом.

«Пусть, — решила она, — накормлю его там чем бог пошлет».

Дачу Семен Геннадьевич Рогов поставил на отшибе, за околицей, неподалеку от опушки леса и провел к ней асфальтовую дорогу от автотрассы, а до деревни не удосужился. Вот и приходилось топать до дачи зимой и летом по проселочным ухабам.

Выходя из заросшего древесной чащей овражка — тропинка через него сильно сокращала путь, — Любовь Андреевна издалека заметила уродливую иноземную машину, похожую на огромного жука-навозника, стоящую у металлических ворот в сетчатой ограде имения Роговых, и проговорила почти со злостью:

— Ночи мало им было! Не нагулялись, черти, чтоб вас чесало и кусало!

Матвей поддержал хозяйку сердитым урчанием.

Заметили ее из широких окон второго этажа или совпало так, но Любовь Андреевна была уже на подходе, когда из калиточки выпорхнула тощая девица без юбки, в чудной, громадной куртке, нырнула в открывшуюся перед ней дверцу, и машина плавно тронулась с места.

«Хорошо если б последние!» — пожелала Любовь Андреевна, звякнув ключами в кармане.

В доме было тихо, казалось, никого не было. Тяжелая входная дверь, железная, замаскированная крашеной деревянной планкой, была закрыта, из тридевяти встроенных в нее запоров, лишь на одну замковую защелку, как обычно бывало, когда в доме оставался один молодой хозяин, живший на даче почти безвылазно уже около года.

Поэтому, войдя в прихожую и впустив Матвея, Любовь Андреевна, как всегда, крикнула, поглядывая на лестницу, ведущую на второй этаж:

— Вале-ер! Валера!

И Матвей тявкнул тоже. И тоже по обычаю.

— То ли нет никого, — объяснила ему и себе безмолвие Любовь Андреевна, — то ли нажрался сегодня хозяин и спит теперь без задних ног. Надо идти.

Матвей привычно улегся — дальше прихожей доступа ему не было — и приготовился ждать ее сколько потребуется.

Она прошлась по нижнему этажу, подивилась царящему здесь беспорядку, заглянула на кухню и поняла, что добыча сегодня будет обильной, хоть за тележкой беги.

— Ах, свиньи! — обругала она отвеселившихся господ при виде всевозможной снеди, не подлежащей долгому хранению, почти или совсем не тронутой. — Жратвы-то на целую полеводческую бригаду заготовлено, а съедена всего малая часть. Больше понадкусывали да разбросали. Мыслимое ли дело так с добром обращаться!

Очевидно, веселились здесь, пили-ели прямо на полу, на ковре, в самой большой из четырех комнат, которую Валерий называл гостиной.

Прежде чем приступить к отбору лучшего, следовало осмотреть дом, найти хозяина и, если способен он шевелить языком, испросить его позволения.

Да, работы хватало. И горела синем пламенем надежда поспеть на сегодняшний базар, постоять там с носками и варежками собственной вязки.

— Ну что теперь делать! — со смирением вздохнула Любовь Андреевна и пошла на второй этаж.

Присутствие гостей ощущалось и здесь, но такого безобразия, как внизу, не было. Сдвинутые со своих мест стулья, кресло, переставленное к окну и теперь влажное от заносимых ветром в открытую форточку капель дождя, шедшего ночью, а в одной комнате — женское белье, брошенное как попало, и развороченная постель.

— Во, спешили-то, — проворчала она, качая головой, — как на пожар. И одеться некогда было! Эх, господа!

Любовь Андреевна, решив отсюда и начать, потому что меньше здесь грязи и легче навести порядок, прошлепала калошами по полутемному коридорчику и открыла дверь ванной. Там ярко горел свет, и на фоне голубого кафеля из ванны торчали мокро блестящие колени. Она подалась назад и, посмеиваясь, окликнула: