Джек Хиггинс - Ночь фламинго

Миллер долго сидел молча, переваривая услышанное. Потом встал и, пожав Хендерсону руку, поблагодарил его за помощь. Тот скромно ответил:

– Не стоит благодарности. Обращайтесь ко мне в любое время, рад буду помочь.

Улица была освещена бледными лучами заходящего солнца. Его лучи отражались в настенной мозаике нового супермаркета на другой стороне улицы, придавая ей праздничный вид.

Миллер остановился на нижней ступеньке лестницы, закурил и со вздохом сказал:

– А теперь начинается малоприятная часть.

Улица Сен-Мартин-Вуд находилась на окраине города. Это был аристократический квартал, застроенный шикарными виллами. Виллы походили друг на друга по стилю – просторные коттеджи из серого камня, построенные в начале века, прикрытые высокими деревьями. Миллер жил недалеко отсюда. Дом, который они искали, стоял в конце тихого переулка за высокой каменной стеной.

Миллер проехал сквозь открытые ворота к широкой лестнице парадного крыльца.

На звонок вышла хорошенькая девушка в белом переднике.

– Что вам угодно, сэр? – обратилась она к Миллеру.

– Могу я видеть мистера Крэйга?

– Полковник Крэйг, – ответила она с мягким упреком в голосе, – сейчас в Лондоне, но к вечеру должен вернуться.

– Кто там, Дженни? – раздался голос из дома, и на пороге показалась молодая женщина.

Горничная доложила, что господа хотели говорить с полковником, а его нет дома.

– Хорошо, Дженни. Я сама с ними поговорю, – она подошла ближе с раскрытой книгой в руках. – Меня зовут Хэрриет Крэйг. Может быть, я могу вам помочь?

Ей было года двадцать два – двадцать три. И ни малейшего сходства с сестрой. Черные гладкие волосы до плеч обрамляли лицо, слишком угловатое, чтобы быть красивым. Рот был слишком велик, а толстые губы – почти безобразны. Она улыбнулась, и лицо её стало настолько иным, что казалось лицом другого человека.

Миллер предъявил свое удостоверение.

– Можете вы уделить мне несколько минут, мисс Крэйг?

Взглянув на удостоверение, она недоуменно нахмурилась.

– Что-нибудь случилось?

– Может быть, вы разрешите нам войти, – предложил Брэди.

Гостиная, в которую она их пригласила, была обставлена с большим вкусом. На рояле стояла старинная оловянная ваза с букетом белых и фиолетовых гиацинтов. Их цвет удачно гармонировал с убранством комнаты.

Подойдя к камину, девушка предложила им сесть.

– Вероятно, будет лучше, если и вы сядете, – сказал Миллер.

Она застыла в недоумении.

– Так значит, у вас плохие новости? Речь пойдет о моей сестре? О Джоанне?

Миллер вынул из кармана фотографию.

– Это ваша сестра?

Почти автоматически взяв фото в руки, она прошептала, широко раскрыв глаза.

– Она мертва? Да?

– Да, – сказал Миллер возможно мягче. – Сегодня на рассвете её нашли в реке. Мы считаем, что это было самоубийство.

– Самоубийство? Господи, Боже мой!

И сразу же её покинули силы, воля надломилась, она пошатнулась и упала без чувств.

Джек Палмер приподнял простыню.

Хэрриет Крэйг, слегка пошатываясь, взглянула на застывшее лицо сестры. Миллер крепко держал Хэрриет за локоть.

– Можно зайти на десять минут к вам в кабинет, Джек?

– Пожалуйста.

В маленькой комнате со стеклянными стенами было тепло.

Миллер посадил мисс Крэйг на единственный стул, а сам облокотился на стол. Джек Брэди остался стоять у двери, держа наготове блокнот и карандаш.

– Я вынужден просить вас ответить на некоторые вопросы, – сказал Миллер. Она кивнула и сжала сумочку так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– Пожалуйста, – прошептала она.

– Вы знали, что ваша сестра снимала комнату на Гросвенор Роод под именем Джоанна Мартин?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет, мы об этом не подозревали. Мне и сейчас не верится. Мы считали, что она в Лондоне. Она трижды писала нам оттуда. На всех трех письмах стоял штемпель Челси.

– Я слышал, что у неё были недоразумения в Академии художеств, продолжал Миллер. – Вашу сестру отчислили. Можете подробнее рассказать об этом?

– Все очень трудно объяснить. Джоанна была очаровательным ребенком. Она обладала блестящими способностями, но вела себя, как дитя. Поэтому отец не хотел отпускать её далеко и отдал в местную Академию искусств. Он хотел, чтобы она подольше оставалась в семье.

Она глубоко вздохнула и продолжала более твердым голосом.

– А потом, около четырех месяцев назад, она буквально за ночь изменилась. Как будто стала совсем другим человеком.