Камило Села - Мазурка для двух покойников

После всего сеньорита Рамона улыбнулась с некоторой грустью и сказала Адеге несколько слов, в которых тоже не содержалось большой тайны.

– Наших мужчин нельзя трогать, Адега, видишь, как кончают те, что хотели нарушить закон гор.

Рауко, хозяин таверны, объяснил полицейскому Фаусто Белинчону Гонсалесу, что Гауденсио играл мазурку «Малютка Марианна» только два раза – в день святого Хоакина 1936 года и в день святого Андреса в 1939-м.

– Я слышал, что это было на святого Мартина в 1936-м и на святого Илария в 1940-м.

– Плохо слышали, люди нарочно путают, возможно, у них на то есть причины.

Туполистан, или Тупельо, со своими огромными усищами, по виду добряк, но себе на уме – спускается, напевая, по склону горы Фоксиньо.

– Никого не видел?

– А кого я должен был видеть?

– Кого-нибудь. Никого не видел?

– Нет, сеньор, никого.

– Поклянись.

– Чтоб я умер!

Туполистан, или Тупельо, чувствует, что Гухиндесы вступили на тропу войны, они молчат, но война объявлена; когда Гухиндесы молчат, благоразумнее посторониться, а если за ними еще и Мораны, не выходи из дому, потому что Троя горит!

– Сколько уже времени ты не пьешь из источника Боусас до Гаго?

– Месяц, по крайней мере, эти дни я больше ходил в сторону Ксиреи и Сан-Мартина, последнего волка видел у Сан-Педро де Дадин, он шел к скале Кобас на дороге в Вальдуиде.

– Ладно.

Слепого Гауденсио вышвырнули из семинарии, когда начал слепнуть, ясное дело, кому нужны лишние заботы, зачем кораблю прилипший к килю ракушник?

– Пока не отслужил мессу, еще не священник! Этот отслужил? Нет? Пусть идет к такой-то матери! Семинария – не богадельня, корабль церкви не должно обременять разными ненужными путами.

– Да, дон Химено.

Дон Химено был префектом духовной семинарии Сан-Фернандо в Оренсе, дон Химено славился злобным нравом и беспощадностью, он также вонял чесноком и обычно вставлял латинские слова, дон Химено был страстным латинистом, дону Химено особенно нравилась доктрина святого Фомы Аквинского, в "Summa contra gentiles", [56]в которой, по его мнению, заключена вся мудрость средних веков, теперь в ходу демонические и женофильские тенденции, суждения масонов и педерастов, слепому Гауденсио повезло, ему, по правде, не на что жаловаться, а жаловался бы. Бог не простил бы – умеет играть на аккордеоне, и это естественная компенсация, может приютиться в доме Паррочи, сеньора Пура хорошая женщина, повернулась спиной к божьим заповедям, но хорошая.

– На улице он не останется, многие ли умеют играть на аккордеоне? Пусть играет, это всегда веселит.

Анунсия Сабаделье гораздо нежнее Марты Португалки, обе очень любят слепого Гауденсио, женщины гораздо теплее относятся к слепым, Брисепто Мендес, владелец фотостудии «Мендес», сделал десятка два художественных снимков молодой Паррочи, голой и завернутой в манильскую мантилью, жаль, что Гауденсио не в состоянии видеть их, зрением слепые грешить не могут, но слухом, нюхом, вкусом и осязанием могут. Рядом с Паррочей в манильской мантилье теперешние женщины – дворняжки, одна грудь наружу и полутень! Искусство есть искусство, а теперь много отвратительного и вульгарного, у Виси больше кобелей, чем у Фермины, почти вдвое, мне трудно это понять, но это так, люди очень странные, дон Теодосио всегда берет Виси, она уже знает его вранье и его причуды, дон Теодосио возвращается домой довольный и счастливый и предупреждает жену:

– Не пей много анисовой, Хемма, я тебе повторяю, это плохо для заднего прохода.

– Заткнись!

– Как хочешь, задница твоя.

Флориано Соутульо Дурейхаса, гражданского гвардейца с Барко де Вальдеорраса, знающего соль-фа на гаите, знахарство и магию, убили на фронте у Теруэля, прибыл, и – бац! – влепили пулю меж бровями, и готово, Флориано Соутульо носил баки и подстриженные усики; полпачки, что не унес на тот свет, выкурил патер. Requiem aeternam dona eis Domine; et lux perpetua luceat eis. [57]Чего-чего, a смерти и войны на всех хватает, к кому не бежит, к тому летит; сержанту Паскуалиньо Антемилю Качисо посылали сигареты и шоколад после смерти, Василиса Дурочка не знала, что Паскуалиньо уже убит, думала, что забыл ее, всегда может появиться какая-нибудь получше, помолвка Басилисы Дурочки была уже расторгнута, но часто не представляешь себе собственное положение, тем более в войну, одни умирают прежде, другие позже, некоторые остаются, чтобы рассказать, табак и шоколад умерших кто-нибудь использует, здесь ничто не пропадает.

Мисифу погиб бесславно, был убит ударами ножа у дома Паррочи, никто из девок не проронил ни слезинки, наоборот, все радовались, кто больше, кто меньше.