Камило Села - Мазурка для двух покойников

– Никогда не думал, что так обернется?

Ни Сидран Сегаде, ни Бальдомеро Афуто не раскрывают рта. У Фабиана Мингелы лоб, как панцирь черепахи, может, еще хуже, с тех пор как все это началось, не слышно скрипа тележной оси, как ни старайся.

– Ты понимаешь, что в моей власти? Пришел мой час! У Афуто гаснет звездочка, которая загоралась на лбу – иногда была красная, как рубин, другой раз – синяя, как сапфир, или фиолетовая, как аметист, или белая, как бриллиант, – и сатана исхитрился убить его предательски, осталась только пара сотен шагов.

Фина Понтеведреска – как кофейная мельница, Фине Понтеведреске нравится плясать кубинский танец «Шевелись, Ирена», ее муж умер, так как был бесхарактерным, поэтому поезд его раздавил.

Люди Фабиана Мингелы оставили своего убитого товарища в канаве, перед этим взяли бумажник с документами, ночью были тысячи звуков и тысячи безмолвий, сокрушавших души путников и отдававшихся эхом в их сердцах. Фабиан Мингела бледен, но не больше, чем обычно, он всегда такой. Он спрашивает:

– Ну что, боишься?

Пепиньо Хурело каждое утро идет к мессе просить о милосердии.

– Правда ли, что одно из дел милосердия – погребать мертвых?

– Да, сын мой.

Пепиньо Хурело очень напуган, еле угадывает слабый лучик, дающий ему разум.

У Фабиана Мингелы борода растет кустиками, четыре волоска здесь, четыре там.

– Думаю, тебе не придется подлавливать меня в картах. Не хочешь говорить?

Руки Фабиана Мингелы похожи на улиток, влажные, холодные, бледные, как у больных на пороге смерти, почти покойничков, – дайте воздуха, у вас его много.

– Хочешь помолиться Господу Иисусу Христу? Фабиан Мингела смотрит всегда вбок, как жабы Сан-Модесто, их там три, а кажется – сотня.

– Наклал в штаны?

У Фабиана Мингелы голосок тонкий, как у семи девственниц из Священного Писания.

– Проси у меня прощения.

– Развяжи мне руки.

– Нет.

Фабиан Мингела, мертвяк, что убил Афуто, щупает себе срамные части, иногда долго их не находит.

– Говорю тебе, проси прощения.

– Развяжи мне руки.

– Нет.

Эутело, или Сиролас, тесть Таниса Гамусо, брата Афуто, притих, когда началась заваруха, есть люди, которые стреляют, и есть примирившиеся с этим; Фабиан Мингела, мертвяк, что убил также Сидрана Сегаде, мужа Адеги, и, наверно, еще дюжину, не хочет пачкать сапог, он отступает на два шага назад и стреляет Бальдомеро Афуто в спину, уже лежащему на земле стреляет в голову. Бальдомеро Марвис Вентела, он же Афуто Гамусо, напрягается и умирает без единого стона, умирает не сразу, но достойно, не успокоив, не утешив и не обрадовав убийцу. Фабиан Мингела сказал Сидрану Сегаде:

– Ты следующий, у тебя еще полчаса.

Труп Бальдомеро Афуто остался у поворота на Канисес, первым увидел его со своего дуба дрозд в неверном свете утра; птицы, когда начинается день, стрекочут как безумные, через несколько минут смолкают, ясно, занимаются своим делом, Бальдомеро Афуто лежит мертвый, кровь на спине и на голове, кровь и во рту, кровь и земля, кровь закрыла татуировку, черви быстро начнут пожирать женщину и змею, куница, что сосет кровь мертвых, внезапно убегает, словно спугнутая кем-то. Новости мчатся, как ящерицы.

– Как пыль на ветру?

– Пожалуй, или еще быстрее.

К вечеру, когда в дом Паррочи пришло известие, слепой Гауденсио играл на аккордеоне мазурку «Малютка Марианна». Гауденсио не открыл рта, играл одно и то же до утра.

– Почему не сыграешь что-нибудь другое?

– Потому что не сыграю, мазурка эта – для мертвеца, который еще не остыл.

Жизнь продолжается, но по-иному, жизнь всегда изменчива и тем более, если чувствуешь боль.

– Уже восемь?

– Нет, еще нет, нынче время тянется как никогда.

В мазурке «Малютка Марианна» есть такты очень прилипчивые, очень красивые, не устаешь ее слушать.

– Почему не сыграешь что-нибудь другое?

– Потому что не хочу, ты понимаешь, что это – мазурка траура.

Пахароло Гамусо, брату покойного Бальдомеро, больше всего по вкусу грудь Пиларин, его жены, есть браки очень счастливые, как и полагается.

– Правда, ты дашь мне грудь, любовь моя?

– Ты знаешь, что я вся принадлежу тебе, зачем спрашиваешь?

– Затем, что мне, жизнь моя, нравится слышать от тебя похабщину, вам, вдовам, это очень идет.

Пиларин сделала кокетливый жест.

– Боже, какой глупый!

В округе много похорон, много горя; поскольку дела приняли такой оборот, почти во всех сосняках мастерят гробы.

– Если покупать оптом, скидка будет?