Камило Села - Мазурка для двух покойников

Тело тети Хесусы еще не вынесли, а дядя Клето под собственный аккомпанемент произносил речи: гражданин Галисии, взошел новый день, день спасения и независимости Испании!

– Я не знал, что дядя Клето такой патриот.

– Он не патриот.

Возвращаясь с кладбища (мы с Рамоной впереди), дядя Клето сказал тете Эмилии:

– Я бы хотел поговорить с тобой, Эмилия, и просить прощения за обиды, которые мог причинить. Прощаешь меня?

– Конечно, Клетиньо, разве Господь не простил иудеям, которые его распяли?

– Спасибо, Эмилия, и теперь слушай. Незачем чрезмерно драматизировать, понимаешь?

– Нет.

– Ладно, все равно незачем чрезмерно драматизировать, в семье лучше признать поражение, чем продолжать борьбу; ты признаешь, что побеждена и уступаешь?

Тетя Эмилия сперва покраснела, затем побледнела, потом упала в обморок – удар был сокрушительным. Покуда мы с кузиной Рамоной хлопотали над ней, дядя Клето поднялся к себе и стал играть, перед этим по обычаю пукнул – сухо, резко и продолжительно.

Раймундо, что из Касандульфов, записался в «Знамя Галисии», Ля-Корунья была охвачена национальным подъемом: малыш X. Т., козленок и пять банок кальмара в собственном соку, расстрелян гражданский губернатор дон Франсиско Перес Карбальо; сеньора Т., мама предыдущего и поклонница славной испанской армии, сосиски, ветчина и дюжина чорисо, расстрелян командир атакующих сил дон Мануэль Кесада; дон X. Т., муж второй и отец первого, четыре курицы, шесть дюжин яиц, четыре порции трески, расстрелян капитан атакующих сил дон Гонсало Техеро; И. А., коробка сладостей из Пуэнте-Хениль, расстрелян алькальд Ля-Коруньи, дон Альфредо Суарес Феррин, сеньора – сторонница мира, пять бутылок красной риохи и пять банок масла, расстрелян адмирал дон Антонио Асарола Гросильон; А. С, три кролика, коробка сладостей из Асторги, расстрелян генерал дон Энрике Сальседо Молинуэво. Раймундо, что из Касандульфов, опечален.

– Здесь будет еще много преступлений, уже их достаточно, и много глупости, но хуже всего то, что идем вспять, вся страна, бедная Испания! Хуже всего торжество вульгарности, есть моменты, когда человек гордится своей вульгарностью и предпочитает быть невежественным тупицей, плохие времена, а также и самые трагические, кровавые; посредственность безжалостна и искажает образ и подобие Божье, наряжает его клоуном или клакером, мы можем быть отброшены на столетие назад; но приходится молчать, не стоит пытаться противопоставить что-то приливу и отливу, никто никогда не сумеет их измерить. Да будет воля Божия.

Настала хорошая погода, крестьяне ходят ошеломленные, солнце вернуло воздух для дыхания и насытило атмосферу чем-то жирным и не очень здоровым, сеньорита Рамона тревожится об ушедшем Раймундино, но еще больше о нас, оставшихся.

– Хочешь, чтоб вас перестреляли? Здесь мужчинам будет невозможно жить, помнишь, кто-то – не знаю кто – сказал, что человек человеку волк? Похоже, что все запреты на охоту на мужчин отменены, мы, женщины, лучше защищаемся. Почему бы и тебе не уйти?

– Нет, Монча, время еще есть, посмотрим, может, переждем, Моучо – выродок, ты знаешь так же, как я, но тронуть меня не осмелится.

– Не будь столь уверен, такие типы растут как грибы вместе с беспорядком, все одинаковы и поддерживают друг друга.

– Ладно, защититься я сумею.

В таверне Рауко люди молча пьют вино, горько видеть, что никто никому не доверяет.

– Думаешь, Дурной Козе нравится Фабиан Мингела, Моучо?

– Ничего я не думаю, это их дело.

Сеньорита Рамона прекрасна как никогда, глубокие черные глаза и распущенные волосы, известно, печаль придает очарование, но одета скромно.

– Что будешь делать, Робин?

– Не знаю, не один я сомневаюсь, все колеблются и не знают, что делать, уж слишком затянулось это.

Сеньорита Рамона достала бутылку «Опорто» и глубокую коробку с печеньем.

– Хочешь рюмку?

– Да, спасибо.

– Прости, что не поставила тарелку для печенья, бери из коробки, тут есть очень вкусное, из какао.

Сеньорита Рамона села за пианино.

– Что тебе сыграть?

– Что хочешь, мне приятно смотреть на тебя. Сеньорита Рамона улыбнулась с кокетливой гримаской, редко она бывала столь красивой, заметь, я ее хорошо знаю!

– Ты просишь моей руки?

– Нет, Монча, что ты! Я не хочу никого делать несчастным, тем более тебя, я не гожусь в мужья, пожалуй, даже в женихи, скорее всего ни для чего не гожусь.

– Не говори глупостей. Ты уверен, что сделаешь меня несчастной?